Драмы клуба "ДС"

Жили-были мальчик и девочка; потом они подросли и стали юношей и девушкой; затем они ещё чуть-чуть подросли и – тили-тили тесто – стали женихом и невестой; а вскоре после этого они поженились и превратились в мужа и жену. Ну а вслед за этим жена сходила в роддом и принесла оттуда ма-а-а-а-ленькую такую девочку. Так что муж с женой вдобавок ещё сделались и папой с мамой.
– Утю-тю-тю-тю-тю-тю, – сказал папа своей дочурке, покрутив у неё под носом своим указательным пальцем.
А дочка – ам! – и укусила его за палец.
– Ой-ой-ой!.. – заверещал папа от боли. – Она меня за палец укусила!
– Ну что ты глупости-то говоришь, – говорит мама. – У неё же зубиков нет.
– Да ты погляди, погляди! – тычет укушенным пальцем папа теперь уже под нос маме.
Но мама глядеть не стала. А назвала дочку Оленькой.
И Оленька стала расти-расти-расти, как это обычно с детьми и бывает.
И вот как-то раз, за обедом, Оленька чуть было не выколола папе глаз вилкой.
– Ой-ой-ой!.. – заверещал папа. – Она мне чуть глаз вилкой не выколола!
– А ты не суйся своим глазом к вилке, – говорит мама.
В другой раз Оленька чуть было не проткнула папе ухо карандашом.
– Ой-ой-ой!.. – опять верещит папа. – Она мне чуть ухо карандашом не проткнула!
– А ты не суйся своим ухом к карандашу, – говорит мама.
Вскоре у Оленьки выросли прямые чёрные волосы. А ещё вскоре она сказала своё первое слово. Точнее, несколько слов.
– Хватит меня называть этим дурацким именем – Оленька! – сказала Оленька.
– А как же тебя тогда называть? – растерялся папа.
– Зовите меня Пистимеей.
– А что, очень хорошее имя – Пистимея, – покладисто согласилась мама.
С тех пор Оленька стала Пистимеей. И больше уже ничего никому не говорила. Молчит и растёт, молчит и растёт. И всё чего-то себе под нос нашёптывает.
– Слушай, – в свою очередь шепчет папа маме украдкой, чтобы Пистимея не услышала, – по-моему, она самая настоящая ведьма.
– Да что ты ерунду-то городишь! – раздражается мама.
– А почему у тебя тогда всё время молоко убегает? – спрашивает папа.
– Ой, ну подумаешь, молоко убежало.
– А почему тогда в квартире всё время лампочки перегорают? – не унимается папа.
– Ой, ну подумаешь, лампочка перегорела.
– А почему тогда, – приводит папа свой самый главный аргумент, – у меня в супе всё время живые муравьи плавают?
– Ой, ну подумаешь, муравьишка иногда в суп попадёт, – непоколебимо отвечает мама.
А вскоре наступило первое сентября, и Пистимея пошла первый раз в первый класс. И принесла оттуда первую двойку.
– Это ещё что такое?! – строго говорит папа. – Чтобы я никаких двоек больше не видел. А то накажу.
А Пистимея ему в ответ:
– Зря ты это сказал.
И при этом так смо-о-о-о-трит на папу пристально своими чёрными как воронье крыло глазами. Папа даже струхнул маленько.
– Просто я хочу, доченька, чтобы ты хорошо училась.
– Много хочешь – мало получишь, – отвечает ему Пистимея.
И действительно, в следующем месяце папа получил мало, а ещё через месяц ему и вовсе зарплату не заплатили.
Папа, конечно, сразу же в рот воды и набрал на все те годы, что Пистимея в школе училась. Зато Пистимея стала очень даже разговорчивой. Пришла как-то раз из своей маленькой комнаты в большую и говорит:
– Что-то больно много народа у нас в квартире живёт. Прямо не протолкнуться.
– Да где много-то? – возражает мама. – Ты, я да наш папочка. Всего-то три человека.
А Пистимея, поправив свои чёрные волосы, заявляет зловеще:
– Третий явно лишний.
У папы от этих слов всё внутри – у-у-у-у-ух – и оборвалось от страха. «Ой-ой-ой, – обречённо думает он. – Мне конец пришёл».
И в этот самый момент – дзинь-дзинь-дзинь, тринь-тринь-тринь – телефон зазвонил.
Мама взяла трубку.
– Это Настасья Андреевна? – спрашивает трубка.
– Да, – отвечает мама.
– С вами говорит роддом. Вы шестнадцать лет назад девочку у нас взяли. Так вот, верните её обратно. Мы по ошибке вам не того ребёнка выдали.
Короче, мама вернула Пистимею в роддом, а вместо неё привела другую шестнадцатилетнюю девочку. Красивенькую-прекрасивенькую, светленькую-пресветленькую, по имени Оленька.
– Папочка, мамочка, – воскликнула Оленька, сияя как солнышко, – я вас очень-очень люблю!..
А Пистимею с тех пор папа и мама больше не видели. Правда, один раз папе не спалось, он сидел у окна и смотрел на ночное небо. А по небу летел самолёт. И вдруг папа видит, что это вовсе никакой не самолёт, а – Пистимея верхом на метле. Впрочем, может быть, это ему просто почудилось.

Валерий РОНЬШИН,
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ