«Я как-то особенно люблю солнце, мне нравится самое имя его, сладкие звуки имени, звон, скрытый в них...» Он родился весной. Когда много солнца. Он умер летом. Когда очень много солнца. Солнце не отменяет рождение. Как жаль, но солнце не отменяет и смерть. Ведь в «солнечный день не спрашивают – отчего светло»... Он был очень светлым человеком. С таким горьким литературным псевдонимом. Хотя мог остаться и Алексеем Максимовичем Пешковым. И всё же – Максим Горький. Может, потому, что были горьки его детство, его отрочество, его университеты? Как и у всей России. Пожалуй, псевдоним он взял от имени всей России. И тем самым низко поклонился ей в ноги. И вся Россия поклонилась в ноги писателю. Потому что он когда-то сказал: «Человек – это звучит гордо». А не горько. Даже если мы имеем теперь миллионы поводов для сомнений… Горький – единственный из советских писателей, захороненный в Кремлёвской стене. Редкая слава... Писатель-самоучка стал величайшим мыслителем своего времени. Писателем от Бога. Одним из образованнейших интеллигентов… Основатель Литературного института, Союза советских писателей, «Литературной газеты». Основатель социалистического реализма – уникального и неповторимого литературного течения. И всё же псевдоним – Горький… Сегодня так много сладеньких псевдонимов. Но от них на душе только горше. Потому что всё больше людей под сладенькие речи сладенькой интеллигенции оказываются «На дне».

Эту знаменитую драму Горький написал 120 лет назад. Но эти годы так ничего и не изменили. Ни дно. Ни людей дна… Пьеса имела ошеломляющий, феноменальный успех. Обойдя все театры, а потом и кинотеатры мира. Пьеса в одночасье разрушила все границы. Уравняла низшие сословия всех стран. И стала воистину интернациональной. Каждый может оказаться на самом дне. И барон, и артист. И содержатель ночлежки, и полицейский. И принц, и нищий. От тюрьмы и сумы не зарекайся! От этого никто не застрахован. Нет такой страховки. Даже за миллиард долларов. Даже если взорвать полмира. В любом уголке земного шара можно английский пиджак запросто сменить на тряпьё или арестантскую робу. А то и вовсе на петлю… Это на земле все неравны. А под землёй очень даже. Как и «На дне»… Пьеса выстрелила метко. И попала во весь мир. В его загнивающие философии, точнее – антифилософии. И в его сладенькие лживенькие идеи, точнее – безыдейности. Это пьеса о горькой правде. И о сладкой лжи. Об их борьбе, впрочем, не такой уж и отчаянной. В которой побеждает ложь. Всё как всегда. Потому здесь все врут. Чтобы спастись. Чтобы вписаться в это «расписание жизни». И истине предпочесть утешительную ложь. А «безумству храбрых» – «мудрость кротких»…

С «буревестником революции» страна прощалась два дня. В Колонном зале Дома союзов. Два дня страна плакала. Погребальную процессию возглавили первые лица государства. И за ними – море людей. А где-то высоко-высоко, от самого неба, в унисон звучали песни о Буревестнике и о Соколе. Их романтично-бунтарская мелодия растворялась по всей Красной площади. По всей огромной стране. Эхом отзываясь во всём мире… Ромен Роллан как-то написал своему лучшему другу Максиму Горькому: «Вы были словно высокая арка, переброшенная между двумя мирами – прошлым и будущим, а также между Россией и Западом»… Прошлое и будущее – для бессмертных писателей, сумевших познать истинное настоящее. Это, безусловно, про Горького. Который бил, который бьёт во все колокола.