В центре произведений Михаила Попова – общая судьба восточнославянских народов: русского, белорусского и украинского. Его роман «На кресах всходних», увидевший свет в журнале «Москва», затем изданный отдельной книгой, широко обсуждается литературной общественностью Союзного государства. Роман вошёл в короткий список премии «Ясная Поляна». За него писатель удостоен «Большой литературной премии России».

– Михаил Михайлович, название романа необычно. Во всяком случае, трудно с ходу вспомнить другое произведение отечественной словесности, озаглавленное не по-русски…

– «На кресах всходних» в переводе с польского означает «на восточных окраинах». Ведь по отношению к Варшаве Западная Беларусь раскинулась на востоке. Такое вот несколько непривычное для устоявшегося российского представления географическое толкование местоположения тех «окрестностей», о которых говорится в романе. Собственно, поляки, в особенности шляхта, веками рассматривали Беларусь как восточную окраину своих владений, за которой для них и цивилизация-то кончалась.

– Роман «На кресах всходних» некоторые критики назвали этапным для вас, «главным на сегодняшний день». И здесь, по-моему, нет преувеличения. Эта вещь в полном смысле слова – эпопея. По масштабности замысла и уровню его реализации: судьбы нескольких поколений жителей западно-белорусского села представлены на фоне и под неумолимым воздействием безжалостных событий ХХ века. Напряжённая интрига, неослабевающая на протяжении всего 700-страничного повествования; неожиданные, но вполне жизненные, а не надуманные сюжетные ходы; яркие, запоминающиеся характеры; порой парадоксальные размышления об особенностях характера народа, во многом определяющих его судьбу… Как возник замысел романа?

– Придётся начать несколько издалека. Моё семейство переехало в Западную Белоруссию из Казахстана в середине 60-х. Поселились в посёлке Сопоцкин, что всего в нескольких километрах от польской границы.

Я проникся духом тех мест, настроениями людей, их мировоззрением. Мои детские и юношеские впечатления стали основой в работе над романом «На кресах всходних». Я впитывал рассказы соседей, родственников, односельчан. Это были байки из жизни, какие-то бытовые воспоминания. Война прочно поселилась в умах местных жителей. Бок о бок сосуществовали бывшие партизаны и отсидевшие срок полицаи… Люди ещё помнили, как были под Польшей, помнили власть панов… Надо понимать, что за территория Западная Белоруссия. В районе Гродно, где и происходит большинство событий, в разные исторические времена побывали Стефан Баторий, Пётр Первый, Наполеон. Население: поляки, литовцы, белорусы, евреи...

В 60-е годы люди порой говорили, мол, твои лошади раньше были нашими – моего отца, деда… И конечно, чья была земля. Однажды слышал спор: мол, «это моя жнейка, а не твоя, её дед мой купил»… В общем, тема собственности витала в воздухе, чувствовалось, что люди далеко не всё договорили и решили с тех времён, как Западная Белоруссия влилась в состав СССР, воссоединилась с советской Белой Русью. Потом мы переехали в Жировицы, жили неподалёку от знаменитого монастыря, который функционировал в сильно ограниченном виде. Здесь я рос, учился в школе и техникуме, отсюда ушёл в армию.

Каким-то образом я пропитывался соками того, военного времени, поступавшая информация откладывалась в сознании, в долгой памяти. Она потом много лет меня не тревожила, казалось, что я вообще позабыл обо всём этом. Но неожиданно лет пять-шесть назад почувствовал сильный толчок изнутри своего сознания, и передо мною всплыла вся эта история. Правда, по частям. Раньше всего появилось имя – Порхневичи. Это фамилия мощного деревенского клана и деревни, которая называлась так же – Порхневичи. Потом я увидел, буквально увидел, как один из будущих главных героев Мирон идёт свататься к дочери Витольда Порхневича Янине, и какой ужас это наводит на всю деревню. Почему? Потому что эти семьи – смертельно враждовали…

И я твёрдо осознал тогда: никуда мне от этого не деться, надо начинать работать. Тему разрабатывать. Изучил историю края, его топографию, флору и фауну – в общем, всё-всё. Действие и персонажи постепенно обретали всё более и более явственные черты. Словно остров населённый всплыл из глубин моего сознания. Плавучий остров.

И погрузился я «в дебри» Налибокской пущи, где происходит основное действие книги. Вот так и пошло-поехало. А, собственно, письменная работа заняла всего год.

– А сами вы считаете Налибокскую пущу, в окрестностях которой находятся и Сопоцкино, и Жировицы, своей родиной?

– Конечно. Это моя малая родина. Налибокская пуща – довольно большой лесной массив, почти сто тысяч гектаров занимает. При слове «родина» у меня перед глазами всегда встаёт именно образ тех западнобелорусских сёл, рек, лесов. И людей. Я с детства очень люблю белорусский народ, он душевно чистый, искренний, незамутнённый.

– А он вообще есть как отдельная нация? Некоторые до сих пор спорят на эту тему…

– Да, белорусский народ есть, это непреложная истина, тут не о чем спорить. Причём это один из немногих восточнославянских народов, который сумел сохранить себя как мононациональную общность, как монокультуру. И в этом – заслуга многих и многих поколений белорусов, свято чтивших и по сей день чтущих обычаи старины, своих предков.

– А в чём, по-вашему, проявляется истинно белорусский характер?

– Белорус воплощает собой трезвость в поведении и в суждении о жизни, он исполнителен и обязателен, когда берётся за какое-нибудь дело. Белорусам свойственны совестливость, душевное здоровье, смекалка и толковость, уважение и любовь к простоте, например, в еде. Это неторопливые, даже степенные люди, исполненные самоуважения и уважения к окружающим, особенно – старшего возраста. Скажу откровенно, я своими лучшими качествами обязан тому, что вырос среди белорусского народа, среди белорусской природы, песен, сказок. Сформировался как личность по законам белорусской нравственности и морали.

– Ваши книги красноречиво свидетельствуют об интересе к истории разных стран и эпох. Он в полной мере проявился и в новом романе. Западнобелорусские земли постоянно переходили из рук в руки: Российская империя, Германия, Польша, Советский Союз, гитлеровская оккупация, освобождение от неё… По-новому показаны некоторые события и явления. Например, партизанское движение, во взгляде на него доминирует сугубо человеческий подход, а не отвлечённо-идеологический… Какие ещё открытия вы сделали для себя, работая над книгой?

– …Перед началом операции «Багратион» по решению Ставки была проведена «ревизия» командного состава многих партизанских частей. В Центре были осведомлены о том, что собой представляют такие вот Порхневичи. Витольд пошёл в партизаны практически по необходимости. Немцы сожгли деревню, пришлось со всеми жителями перебазироваться в лес и там организовывать «новую жизнь». И её надо было защищать. По лесам бродило много одиночек, опасных групп мародёров, пробирающихся вслед уходящему фронту отрядов. Кто-то пристал к отряду Порхневича, кого-то пришлось отбросить. В самом начале оккупации Витольд чуть было не стал старостой в своей деревне... Короче говоря, ему было всё равно: Советы, немцы, поляки. Надо было спасать своих, деревенских. Но оказалось, что жизнь по принципу «в огне брод есть» невозможна. Началась война всех против всех – внутри войны всех против немцев. По оценкам некоторых исследователей, в тех местах потери мирного населения были вдвое выше, чем в других районах Белоруссии.

Вообще партизанское движение было очень непростым явлением. Были советские партизаны, руководимые из Москвы, были группы самообороны, польские отряды Армии Крайовой, даже отряд, состоявший целиком из евреев. Все они весьма не ладили друг с другом… Порхневичи создали, вернее сказать, вынуждены были создать свой отряд. И долгое время занимались лишь обороной рубежей своего маленького лесного отечества. Но со временем, не по собственному свободному выбору, а под давлением обстоятельств, этот отряд вошёл в партизанскую бригаду Котовского.

– В романе прослеживается вековое стремление белорусского народа, во всяком случае, его значительной части, к государственности. А значит, вы должны были хорошо представлять себе не только белорусский менталитет, но и мировоззрение соседних народов, с которыми у белорусов на протяжении разных эпох были непростые отношения: то – дружественные, родственные, то – враждебные, вплоть до открытых столкновений.

– Да, историю белорусского народа, как, впрочем, и судьбы большинства народов земли, трудно рассматривать в отрыве от жизни соседних цивилизаций и культур. Я служил в Литве, которая когда-то составляла единое государство с Белоруссией, а временами – также и с Польшей. Служил я на полигоне неподалёку от литовской деревни Кайраны. И хотя на дворе была уже середина 70-х, а с момента окончания войны минуло три десятка лет, в тех краях память народная сохранила такое понятие, как «лесные братья», много я про них наслушался. И впоследствии это также помогло мне в работе над романом.

– Ваше обращение к тем или иным событиям прошлого нередко связано с сегодняшними проблемами. Роман «Пора ехать в Сараево» появился перед натовскими бомбардировками Югославии. «План спасения СССР» вышел через десять лет после распада Советского Союза, но в осмысление этой катастрофы ваш роман внёс заметный вклад. Подобная задача, мне кажется, стояла и при создании белорусской эпопеи. Ведь мы практически проморгали поворот Украины в сторону Запада. А может ли подобное случиться с другими нашими ближайшими соседями и союзниками? Оттуда порой доносятся настораживающие сигналы. Так, некоторые «продвинутые» белорусы, мечтая об интеграции с Польшей, принимают католичество…

– Особенно это удивительно, если вспомнить, какова была жизнь белорусов «под Польшей»: «Рай для поляка – ад для белоруса». Ведь варшавские власти закрыли практически все православные храмы на «кресах», стремясь привести тамошнее население к общему знаменателю польско-католической идентичности…

Что касается первой части вопроса. Да, я часто предаюсь «геополитическим мечтаниям». Они бывают двух видов. Первый представляет собой рассуждения о том, «что могло бы быть, если бы…». Как всегда, самое интересное скрывается под сослагательным наклонением. Надо сказать, что даже очень серьёзные учёные порой предаются таким размышлениям. Сам Арнольд Тойнби написал небольшую книгу о том, как могла бы развиваться мировая история, если бы Александр Македонский не умер в Вавилоне в довольно молодом возрасте, а прожил ещё несколько десятков лет. Вслед великому историку, особенно в последнее время, хлынул целый вал подобных работ. Это тексты разного уровня талантливости и оригинальности. Например, что было бы, если бы в гражданской войне в Америке победил не Север, а Юг. Недавно я прочитал книгу, очень любопытную, о том, какие последствия могли воспоследовать, если бы Столыпина не убили в киевском театре. Что тогда стало бы с революционной ситуацией в России. «Россия, которой не было», «Россия, которую мы потеряли» и т.п. Но в основном это тексты слабого интеллектуального и художественного уровня.

Меня больше занимают «романы-предсказания». В своё время я написал сочинение под названием «Москаль» (оно вышло лет за шесть-семь до последнего майдана на Украине), где попытался реконструировать психологическую модель, складывающуюся в украинском обществе. Потому что, помимо американских и олигархических происков, в развитии событий огромную роль играет исконная, столетиями формирующаяся ментальность населения или, если угодно, душа народа. Манипулировать народной душой можно иногда весьма эффективно, но не очень долго. Народ порой упорно не хочет опоминаться. Но всему наступает предел.

«На кресах всходних» это помимо всего прочего попытка, возможно и самонадеянная, ощупать корни белорусской ментальности, «откуда есть все пошло».

Зачем это надо?

Да затем, что Белоруссия медленно, но неуклонно сползает в украинскую яму. Часть интеллигенции, скорее всего, большая часть, уже сделала западный цивилизационный выбор. Теперь этот интеллектуальный и психологический яд опускается на остальные уровни белорусского общества. Мне важно понять, неизбежно ли для Белоруссии всё то, что произошло на Украине.

Больше всего меня поразило странное, хотя, может быть, и диалектическое смешение в белорусском характере ненависти к вечному угнетателю поляку, и нынешнее стремление всегда и везде ставить в пример себе и нам именно этого поляка как умеющего жить, устроившего «свой сад». При этом не стоит забывать, сколько десятков миллиардов евро было вбухано Западом в Польшу, эту витрину «нового порядка».

– Как вы объясняете этот парадокс?

– Исторически у белорусов не было собственной, вполне и полностью белорусской элиты, была или польско-литовская, или советская. Пример Порхневичей между тем показывает, что желание выстроиться в нормальный полноценный народ, со своей элитой и государственной целью у белорусов было всегда. Особенно поэтому удивительно видеть, что эта цель теперь помещается где-то в подвале западного мира.

Помнится, как-то во время беседы с белорусскими студентами я бросил в сердцах фразу по поводу их стремления на Запад: вы же будете там мыть мюнхенские туалеты… Мне было тут же отвечено, что мюнхенские туалеты им нравятся больше, чем московские…

Но, разумеется, это не всеобщее настроение, в Белоруссии много людей, мыслящих независимо и патриотично.

Ещё на одну забавную, если не сказать ужасную мысль я набрёл при изучении документов, имеющих отношение к разным периодам развития белорусской государственнической мысли… 1944 год, уже началась операция «Багратион», в Минске слышна канонада. Немецкие власти решают в порядке заигрывания с белорусскими коллаборационистами-националистами позволить им провести 2-й Всебелорусский конгресс. Дело происходило в минском драмтеатре. Ранее были дебаты по поводу того, надо ли вывешивать портрет Гитлера. На сцене видные деятели, вплоть до бывших польских сенаторов. Раздаются голоса некоторых делегатов: Беларусь будет возрождена, главное – определить границы этого будущего государства. Оно должно включать, помимо территорий, которые мы привыкли считать исконно белорусскими, ещё и Курскую и Смоленскую области и много чего ещё. Повторяю, канонада наступающей Красной Армии слышна в городе, а тут полнейший экстаз «геополитических мечтаний».

У всех этих настроений и переживаний очень давние и глубокие истоки. Помню, что ещё во время моей учёбы в Литературном институте, где я сейчас преподаю, было много ребят из Белоруссии. Да и сам я был, строго говоря, оттуда. Так вот я «из далёкого будущего» отчётливо теперь различаю, что они делились на две примерно равные части. Как принято ныне определять – западников и представителей русского мира. Воздействие очень мягкой культурной силы, которую применял Литинститут в отношении этих западников, не привело ни к чему. Истоки самостийности в них были глубже. Но не надо оставлять усилий в попытке объясниться и привлечь на свою сторону.

Роман «На кресах всходних» заканчивается драматически для планов белорусских националистов, их надежд на скорое обретение собственного отечества. Жестокая логика мировых исторических процессов проходит поперёк страстных помыслов местной зарождающейся элиты. Кости ранней белорусской государственности хрустят под гусеницами танков советского поляка Рокоссовского, в этом суровая ирония того времени.

В белорусских лесах столкнулись фашизм и коммунизм, главные силы мировой духовной истории на тот момент, и на этом месте не суждено было осуществиться замыслам «людей на болоте».

«ЛГ»-досье

Михаил Михайлович Попов – прозаик, поэт и публицист, критик, киносценарист, доцент Литературного интститута. Родился в 1957 году в Харькове. Окончил Литературный институт имени А.М. Горького. Дебютировал как поэт в альманахе «День поэзии» в 1980 году. Произведения также публиковались в журналах «Москва», «Юность», «Октябрь», «Наш современник», «Московский вестник» и других периодических изданиях. Автор более 20 книг, вышедших в издательствах «Советский писатель», «Молодая гвардия», «Современник», «Вече». Лауреат премии имени Андрея Платонова «Умное сердце», премии Правительства Москвы, Горьковской литературной премии и других наград.