Наталья Кожевникова

Родилась в г. Бузулуке Оренбургской области. Окончила Оренбургский государственный педагогический институт. Работала научным сотрудником, главным хранителем фондов Бузулукского краеведческого музея, собственным корреспондентом, заместителем главного редактора областной газеты «Южный Урал». С 2008 года – главный редактор литературно-художественного и общественно-политического журнала «Гостиный Дворъ». Член Союза писателей России, автор пяти поэтических книг, публикаций в журналах «Москва», «Наш современник», «Подъём», «Простор», «День и ночь», «Новая Немига литературная» и др., газете «День литературы», «Литературной газете», альманахе «День поэзии ХХI век», антологиях современной поэзии. Лауреат премии журнала «Москва» (1993), Всероссийских литературных премий «Капитанская дочка» (1997), «Соколики русской земли» (2011), им. Л.Н. Мамина-Сибиряка (2012), губернаторской премии «Оренбургская лира» (2015), региональной литературной премии им. П.И. Рычкова (2015).

* * *

Стихи писать, когда кровавая,

Обожествлённая в примете,

Луна висит над переправою,

Последней, может быть, на свете.

И кто читать их будет вечером,

И, перепроверяя каждое,

В блокнотике, дождём помеченном,

Запоминая с горькой жаждою

Всё, что сегодня мне услышалось

Столбцами слов, ко тьме взыскующих…

А голуби гудят под крышею,

Примет не зная существующих.

* * *

Степь вокруг – как море в непогоду:

Ветра шум в ушах, волненье диких трав.

Жаждали акыны здесь свободу,

Брёл Чингис, смятение познав.

Где они, бродячие ватажки

Первых казаков? Метель и зной,

Вой волков вблизи улусов, бражки

Терпкий вкус, свист сабель за спиной?

И пока воинственные ханы

Уводили женщин их в полон,

Степь сама залечивала раны –

Поле битв среди ковыльных волн.

В Диком поле ни следа от брани,

Ни могил – одна лишь пыль Времён.

Некому платить сегодня дани

Или воевать имперский трон.

Я смотрю на грозовые вспышки

На границах родины моей.

Кое-где ещё маячат вышки

Нехотя закрытых лагерей.

Боль тысячелетий, словно мета,

Ощутима – с неба до низин.

И поёт протяжно с минарета

Недоступный глазу муэдзин.

* * *

Вот привидится невесть что в полусне –

Я опять в середине прошлого века.

Репродуктор шипит на белой стене

О кончине великого человека.

В воскресенье убрали святые Лики –

Вдруг найдёт проверяющий в них крамолу?

Поздней ночью единственной свечки блики

Освятят обряд вопреки комсомолу

И во славу пасхальному чуду…

Правда, крестиков на груди не носили.

Но сказал же Поэт, что Бог – повсюду,

А не только в углах висит в бессилье.

Во дворе расцветают белые кашки,

И на бабушкиных пяльцах – они же.

Время вышло, ни дна ему, ни поблажки,

Только странно – оно мне всё ближе, ближе…

* * *

Возьми меня как птицу золотую,

Влетевшую в твой мир, и приголубь.

Я женщина твоя, и я тоскую

Без рук твоих и сумеречных губ.

Бунтую и сама себя караю,

Я пламя твоё трогаю рукой

Бесстрашно – и сама на нём сгораю,

Теряю всё – печали и покой.

Глаза не закрывай, а я закрою –

Так стыден, так блаженен этот миг,

Когда за шуткой, ласкою, игрою

Мелькнёт любви жестокосердный лик,

Сжигающий законы и одежды,

Пленяющий – да Бог ли ей судья?

И все твои сомненья и надежды

Качает моя белая ладья.

Я женщина твоя, и всё отныне

Твоей зарёй и тьмой озарено –

Твои эдемы, горы и пустыни,

Потерь печальных горькое вино.

Льняная лощина

Как тайных росписей свеченье –

Льняной лощины полумгла.

Какое высшее значенье

Молва названью придала?

Опять резной ложится тенью

На луг дубовая листва,

И жарко каждому растенью

В зелёной тесности родства.

А дальше – холм, травой поросший,

Обрыв в сияющий закат,

В простор небесный, в час полнощный,

Где только спутники летят.

Девяностый псалом

Живый в помощи будет идти до конца,

До креста, осенённый незримым крылом.

В дни скорбей и страстей от сетей, от ловца

Нас спасает во тьме девяностый псалом.

Дни короче, чем сны, ночи плачут навзрыд,

Лёгкой дымкой мерцает грядущего свет.

Всё останется здесь – ни суда, ни обид,

Ни сует – в тёмной бездне забывчивых лет.

Лишь любовь, как свеча, в уходящем былом…

И взыскуя, и плача о ней, и молясь,

Ждём её… А во тьме девяностый псалом

Ищет жизни и смерти мгновенную связь.

Часы

Он упал на промёрзшую землю без стона,

Бой ушёл на восток, где уж тут хоронить.

Мне из дедова дома досталась икона

И часы, что давно разучились ходить.

Жизнь летела стремглав, то в страстях, то в печали,

Божье око во тьме не давало пропасть.

А часы в запылённом футляре молчали,

Не желая надменного времени знать.

Воробьиная ночь спать вчера не давала,

А прошла – ах, какая же синь разлилась

Над привычною мглой городского квартала –

Словно новая жизнь в этот миг родилась!

Распрямилась пружина изжитого горя,

И капель застучала в далёких лесах –

Это маятник, громко со временем споря,

Сам собой закачался в оживших часах.