Анастасия Чернова
Проснулась Мария Васильевна от непонятного ощущения тишины.
Тихо. Темно, совсем темно.
Правда, потолок белеет, но он словно давит – и спасения от этого нет. Уже давно Мария Васильевна заметила, что дом оседает, этажи сужаются – и потолок становится всё ниже и ближе к полу. Скоро, наверное, она встанет – и разогнуться не сможет, только голова резко стукнется о потолок, только штукатурка посыплется в глаза. Этого Мария Васильевна боялась больше всего. И так уже виден мир, будто сквозь мокрую дрожащую плёнку, что будет после этого – лучше не думать. И врач тут вряд ли поможет.
Поэтому вставала Мария Васильевна долго и постепенно. Садилась сначала на кровать, медленно спускала ноги и просто сидела некоторое время в раздумье, присматриваясь к потолку. Но утром потолок всегда был выше, чем ночью. А сейчас? Что такое? Мария Васильевна чувствовала – что-то случилось. Она приподняла голову, прислушалась. В какой-то квартире шумел кран, по трубам перекатывалась вода.
«Это надо же, – устало подумалось, – опять воду тратят, будто вечно течь будет? Вот кончится речка – и не будет вам питья; вот-вот. А вы ещё собак под душем моете, нашли развлечение!»
Мария Васильевна, придерживаясь за подушечку, села. Ей почему-то казалось, что соседи не просто так пустили воду. Она решила немного подумать об этом.
Вот, говорят, некоторые, кому заняться нечем, а силы есть, полы моют. Льют в ведро воду, тряпку мочат и ползают потом из прихожей на кухню и обратно. И так каждый день. Воздух у них всегда в комнатах сырой, а полы так и сверкают. Ходят они после на цыпочках, в чистых вязаных носках, а гостей пускают, только когда те вытрут ноги о половик или даже помоют свои ботинки специальным бактерии убивающим средством.
Мария Васильевна тоже мыла полы, раз в неделю, по воскресеньям. Она наматывала тряпку на швабру, и, стараясь сильнее нажимать, медленно водила ей по углам. При этом сердце начинало сильно стучать, а щёки розовели.
Теперь она догадалась: «Полы моют… Да-а-а-а…»
Осторожно, тихо встала, чтобы подойти к столу. Хорошо носки надела на ночь – ноги ступали плавно и мягко.
– Так-так-так… – ровно проговаривал будильник на столе, словно призывал употребить каждое «так» с пользой. Мария Васильевна любила этот будильник: он напоминал о её молодости, далёком времени. Лет сорок с чем-то было будильнику, и стрелки его всё так же бодро стучали о картон циферблата.
– Так-так, – зачем-то повторила Марья Васильевна, нагибаясь к столу. Двумя пальцами она подняла будильник к глазам, долго смотрела, словно не верила, и чем дольше смотрела – тем страшнее и тоскливее становилось ей. Зубы сами собой застучали.
– Спокойно, – прошептала Мария Васильевна. – Но что же это? Что же?
Она поскорее поставила будильник, подошла к окну и отдёрнула шторку. На улице – темнота.
Сколько ни прищуривались глаза, – чёрный единый ком не таял. Казалось, это небо с землёй слилось в первородный хаос. Мария Васильевна сходила к тумбочке за очками и ещё раз пристально всмотрелась. Напротив золотистым квадратом светилось окно.
«Электричество жгут. Ничего не жалеют», – привычно подумала она и тут же забыла про это. Быстро открыла окно и, придерживаясь за подоконник рукой, нагнулась.
«Будто гарью пахнет… Или ещё чем».
Взметнулся по земле ветер, задрожала темнота, далеко внизу проскрипело дерево.
«Кто это стонет? Неужели то самое? Как? Уже? – Мария Васильевна захлопнула окно. – И знать ничего не хочу. Не хочу ничего слышать. Мне что? Нечто есть дело до этого?»
Да… Ещё вчера в это время ходила она в булочную за хлебом, клубничной карамелью и кефиром. Теперь, наверное, на месте булочной зияет чёрная дыра, из которой только дым валит. А ведь когда-то под окном лавки стояли, сирень цвела, голуби на ступеньках подъезда клевали крошки хлеба… Светло было. Теперь – солнца нет. Оно исчезло.
«Интересно, что в новостях скажут? – подумала Мария Васильевна. – Довели государство. Доигрались».
Как бы они ни объяснили это, Мария Васильевна чувствовала – ничего путного не выйдет. Сначала, конечно, храбриться будут, учёных соберут на конференции, придумают название явлению, успокоятся понемногу. А жить-то как?!
Поэтому она решила действовать сама и поскорее. Надо было сходить к соседке Наташе, предупредить её. Мария Васильевна, застегнув ночную кофточку на все пуговицы, стала искать домашние тапочки. Их не было. Ни под кроватью, ни на коврике около тумбочки. От наклонов закружилась голова, удобнее было присесть – но колени не гнулись. Опять где-то зашумела вода.
Мария Васильевна махнула рукой на это: хватит искать. Уж если даже солнце исчезло – что говорить о тапочках. А жаль. Хорошие были тапочки – финские, с белым пушком на краях. Ладно, носки надела – можно и так сходить. В крайнем-то случае.
Мария Васильевна вышла в прихожую – остановилась испуганно. В прихожей кто-то был. Она ясно слышала дыхание, возню под дверью, скрип половиц. По стене пробежала тень. Вслед за этим раздался звук, похожий на треск разрываемой газеты.
– Стоять! – не своим голосом вскрикнула она. – Стрелять буду.
Всё стихло.
Стараясь не дышать, Мария Васильевна подошла к стене и включила свет.
На тумбочке, рядом с телефоном сидел чёрный кот. Вытянув шею, он щурился от света, и длинный хвост лежал проводом на телефоне.
– Мурзик! – выдохнула Мария Васильевна. – Ты меня напугал. Дорогой, миленький мой котик… Рука привычно протянулась погладить Мурзика по блестящей мягкой спинке. Кот, выгнувшись, мяукнул от удовольствия, глухо заурчал и зашевелил большими острыми ушами.
– Кис-ка… – она резко отдёрнула руку, словно обожглась. – Мурзя, ты же… ты же… Не может быть!
Всё вдруг с ясной точностью вспомнилось. Этот кот умер год назад. Перед глазами встала картина раннего утра, когда она вышла на улицу и нашла под кустом Мурзика. Он, оскалившись, лежал на боку, зелёные глаза смотрели перед собой. Около головы застыла лужа крови. Мария Васильевна приподняла его голову, подержала на ладони, потом опустила, потом взяла на руки и отнесла домой. Кот был мёртв. Она положила его на подстилочку в комнате, гладила, теребила ледяные подушечки лап. Эта картина сразу сменилась другой: она и Наташа идут в дождь к железной дороге. Наташа несёт лопату, она – коробку из-под сапог с Мурзиком.
– Это ты что же тут делаешь? – строго спросила Мария Васильевна. – Как ты сюда вошёл? У меня дверь на замке.
Кот потянулся и зевнул.
– Да, Мурзик… Ты похудел, смотрю. Ну ладно, ладно. Пришёл – так пусть по-твоему будет. Подожди, сейчас накормлю тебя.
Мария Васильевна ушла на кухню. В столе долго искала красную миску, из которой Мурзик ещё при жизни ел, наконец, нашла, протёрла её и налила немного кефира. Рука дрожала – и кефир пролился мимо, на пол, но Мария Васильевна даже не заметила этого. Когда она вернулась в прихожую – кота уже не было.
Только на тумбочке, длинное и тонкое, что-то чернело около телефона.
«Исчез. Хвост забыл, – догадалась Мария Васильевна, роняя миску.
Ладно. Пусть будет так».
Она хотела убрать хвост куда-нибудь в другое место, взяла его. Хвост вытянулся спиралью, и вместе с ним приподнялась трубка. То был всего лишь провод телефона.
Мария Васильевн вернулась в комнату, чтобы лечь на кровать и поспать немного. Где-то наверху зашумела вода.
«Воду тратят. Полы моют. Мурзик мой, Мурзик… – привычно подумалось ей. – Что-то я хотела. Ай, да. Какое спать? Второй час – и темно. К Наташе сходить надо».
Мария Васильевна опять вышла в коридор. Под дверью кто-то скрёбся, потом чихнул.
«На Камчатке взорвался вулкан», – сказала она себе, чтобы успокоиться, и, хлопнув дверью, выскочила в подъезд. Металлическим холодным светом горела лампочка. Около лифта Мария Васильевна вспомнила, что забыла закрыть дверь. Она вернулась, сняла с гвоздика ключ и долго искала в двери отверстие, в которое можно было бы его вставить.
Наташа жила этажом ниже. Она открыла дверь и молча впустила Марию Васильевну. Мария Васильевна прошла в комнату, села на диван. Просторная комната… Диван у стены, два табурета, телевизор в углу и на подоконнике окна – финиковая пальма.
«Потолок-то какой – выше моего. Да… вон, и на табуретку встать – не достанешь. А у меня просаживается: соседи сверху топчут, значит, его слишком, и палас часто моют, от сырости потолок ведь тоже портится. Ничего не думают. Мне потолок – им полы… А у Наташи, конечно, высоко. Я что? Хожу тихо, бережливо, – думала гостья, поглаживая плюшевую накидку на диване».
Наташа всё не шла.
Через минуту она заглянула.
– Что? Не спится? Я тоже, баб Маш, ещё не ложилась. Тут фильм такой смотрела – интересный. Может, кофе? Кстати, вот волосы сегодня постригла и покрасила в цвет морской волны. Нравится? – Наташа, встала на носочки, взмахнула одной рукой и, придерживая волосы другой, медленно закружилась. Волосы её, разлетевшись вокруг плеч, завивались, искрились, и Марии Васильевне очень это понравилось. Раньше бы она засмеялась.
Теперь Мария Васильевна устало закрыла глаза и качнулась.
– Нашла ты время шевелюру хорошить, – сказала она, когда Наташа кончила кружиться. – Нечего сказать.
Наташа удивлённо подняла брови:
– А что? Не нравится? Нет? Но почему? По-моему, это очень мило. Мне так кажется.
Где-то у соседей опять зашумела вода, струя звонко билась о раковину и с приглушённым шуршанием протекала в трубы.
– Голубой цвет с зелёным оттенком – это оригинально, я хотела сначала в персиковый цвет, но подумала, что это так распространённо, что…
Мария Васильевна встала и собралась уходить.
«Полы никак домыть не могут… Тоже хороши», – подумала она.
– Как? А кофе со сливками? Да у меня уже вода вскипела. Ведь полуночники мы, а? Я вот тоже никогда не могла заснуть в это прекрасное время суток. Вот сейчас пир закатим! Жалко колонки сломались – а то бы музыка была… Весело! – тут Наташа повернулась на одной ноге и увидела, что Мария Васильевна стоит, прижавшись к стене, и ладонями лицо закрывает.
– Что? Что такое? Марий Васильна! Не плачьте! Что-то случилось? – вскрикнула Наташа, заметив, как слаба сегодня и бледна Мария Васильевна. И пришла-то она как – в одних носках, почти босиком.
– Посмотри. На улице темно? – спросила Мария Васильевна, не отнимая от лица рук.
Наташа ушла в комнату к окну, потом вернулась.
– Да. Темно, конечно. Даже фонари не горят.
– Наташа! – Мария Васильевна отвела руки и прошептала. – Это – конец света наступает. Глаза её при этом были сухие и горели из-под тяжёлых красных век ужасом.
– Не может быть, – сказала Наташа твёрдо. – Я пойду ещё раз посмотрю в окно.
Она ушла. Потом вернулась.
– Странно. Фонари действительно не горят. Но почему, разве это означает, что всё уже кончено?
Мария Васильевна утвердительно кивнула.
– Слушай внимательно. Солнце испарилось, небо свернулось свитком, звёзды упали в бездну. Что ещё надо? Земли нет уже. Удивительно, что мы ещё живы. Думаю, в воздухе наш дом завис. Хорошо, кирпичный он, может, и выдержит.
– Но я ничего такого не слышала в новостях, – попробовала возразить Наташа. – На завтра даже плюс двадцать обещали…
Мария Васильевна перебила её.
– Слушай больше! Их дело – чтоб спокойны мы были, квартиры оплачивали, что ж ещё, ясно всё. Мало того... Слыхала я, как грешники стонут и зубами стучат. Видно, в аду терзаются сильно. Земли-то нет теперь – вот и слышно всё. А темнота-то какая? Адская!
– Неужели? – побледнела Наташа, широко раскрывая глаза.
– А то как же. Что ещё? Да. Покойнички ко мне приходили. Знаешь? Вот в коридоре на тумбочке и сидели, рядом с телефоном.
– О, Марий Васильна… – прошептала Наташа. – Неужели?
– Я была в комнате, вдруг слышу: около двери кто-то шебуршит. Думала, воры. Ан, нет! Мурзик то был мой, котенька ненаглядный.
– Да что вы говорите! Как! Тот самый, которого убили? Не может быть! Мы же его под осиной закопали!
Мария Васильевна перевела дыхание.
– Ну, ладно. Пойду. Хочешь со мной? Увидишь Мурзика-то.
Наташа испуганно замотала головой:
– Нет, лучше я тут останусь.
– Ну как знаешь. – Мария Васильевна тяжело повернулась и открыла дверь. – Да, к чему говорю? Ступай, воды набери во все посудины, пока есть в кране. И чтоб про запас осталась на всякий случай.
– Хорошо. – Наташа задумчиво потрогала волосы. – Сыну-то я не буду говорить об этом.
– О чём?
– Ну что конец света наступил.
– Сыну не говори, – согласилась Мария Васильевна. – Он мал ещё.
Потом она переступила порог и, оглядываясь, как бы прощаясь, побрела к лифту.
Наташа закрыла дверь, прошла в комнату и включила телевизор.
«Бред какой-то, – подумала она, стараясь не волноваться. – Разве такое может быть?»
Но на улице было действительно очень темно, и фонари не горели.
«Нет. Ну, разве можно такому поверить? Натурально, тут даже думать нечего – старческий бред. Или что-то типа того».
Пальцы её давили кнопку за кнопкой пульта. На экране, дёргаясь, прыгало изображение, урывками доносились смех, шум моря, крики, строгий монотонный голос. И Наташа постепенно успокаивалась. Она остановилась на строгом голосе.
В комнату, подпрыгивая, вбежал шестилетний сын.
– Мама! А кто к нам приходил? – спросил он.
– Не мешай мне, – ответила Наташа. – Это не твоё дело. Иди и спи.
– А я, между прочим, всё слышал! Ха-ха!
– Вова! – она, выключив телевизор, строго посмотрела на него. – Что ты слышал?
– То, что в нашем доме завелись призраки. Мы с Павликом, между прочим, давно тебе об этом говорили, а ты не верила. Мы с Павликом их вчера из автомата обстреливали! – Вова сжал указательные пальцы и, подняв их к потолку, крикнул: «Пах! Пах!»
Мария Васильевна в это время стояла перед своей дверью и вспоминала:
«Где же мой ключ? Так-так. Гм...»
Она поискала карманы в ночной кофточке. Карманов не было.
«Как всегда. Фабриканты! Кофту сшить не могли нормально… – заворчала Мария Васильевна. – Кое-как сшили и тут же продавать. Лишь бы деньги грести! Ткани пожалели клочок приштопать! Жизнь пошла…»
Она прислонилась к двери, дверь дрогнула и с лёгким скрипом открылась.
«Ай-яй-яй! – перепугалась Мария Васильевна ещё больше. – Не заперта была! Конечно, теперь наверняка воры все ящики и чехлы мне переворошили».
Эта догадка тут же забылась: в прихожей пахло жареной рыбой. Было очень темно, и в квартире сверху кто-то большими шагами ходил по кругу. Печально скулила собака.
«Накупили собак, по квартирам рассадили и думают теперь, что ворам пути перекрыты. Но мы посмотрим ещё, что и как будет», – подумала Мария Васильевна, прикрыла дверь и пошла на балкон за вёдрами.
Ополоснув два ведра, набрала холодной воды и отнесла их в комнату к кровати. На всякий случай. Вода ведь – самое главное для жизни. Потом осторожно легла, укрылась потеплее.
Тихо было, темно, даже потолок не скрипел под ботинками соседа. Старый будильник на столе отсчитывал время. И Мария Васильевна заснула.
Уже до утра.
«Аленький цветочек», «Три толстяка», «Мальчиш-Кибальчич» и другие – все они юбиляры в 2023-2024 гг.
Читайте «ЛГ» и ее главреда Максима ЗАМШЕВА в популярном мессенджере.
К 85-летию со дня рождения русского поэта и мыслителя Эдуарда БАЛАШОВА.
Стихи Дмитрия МУРЗИНА изобилуют самыми разными смыслами.
В рассказах Любови ЗЕМНОЙ тесно связаны прошлое, настоящее и будущее.
Марина ВОРОНИНА в данном рассказе рассматривает жизнь обычного человека под интересным ракурсом.
К 100-летию со дня рождения популярнейшего советского поэта.
В Белорецком районе Башкирии прошел уже третий фестиваль авторской песни.
В Подмосковной Загорянке прошел ХII Фестиваль поэзии и песни имени Анатолия ВЕТРОВА.
Прозаик Даниэль ОРЛОВ о литературных мэтрах и курсах писательского мастерства.
О жизни и творчестве выдающегося режиссера размышляет Александр БАЛТИН.
В связи с чем музыканта из Сербии Горана БРЕГОВИЧА не пустили в Молдавию?
Чтобы оставить комментарий вам необходимо авторизоваться