Окончание. Начало в «ЛГ» № 12, 13

Переночевав в сельсовете, на следующий день Корнеев с Кудриным собрались на лесопилку. На улице их уже ждали подъехавшие сапёры и четыре милиционера из местного РОВД. Проведя в сельсовете быстрое совещание и поставив каждому задачу, Корнеев распорядился выезжать.

Лесопилка больше не работала, стояла заброшенная, представляя собой три небольших сарая, остовами стоявших у дороги. Сараи пустовали, всюду валялся хлам и чувствовались следы забвения. Почти половину дня группа внимательно осматривала и прощупывала каждый сантиметр, все уже окончательно измучились от бессмысленных и нерезультативных поисков в стиле «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что», пока Кудрин, ещё раз зайдя в один из сараев, не провалился в подпол. Все испугались, бросились ему помогать выбираться, опасались, как бы Женя чего себе не повредил, но он был удачливый и отделался лёгкими царапинами.

Когда в рамках спасательной операции сапёры и оперативники спустились в этот подвал и подсветили его фонарями, перед ними предстали раскрытые ящики с немецкой символикой, к сожалению, пустые. Уже собирались вылезать обратно, как Кудрина что-то подтолкнуло ещё раз напоследок всё осмотреть. Он пополз на коленках между ящиками, и – вот удача – из-под одного ящика выглядывала мятая английская пятифунтовка. Это была такая же купюра, как та, что он обнаружил в киоске. Других находок не случилось, но цепочка улик, состоявшая из английских фунтов, уже связала места и людей, которых Женя с Дим Димычем успели объехать и опросить.

– Видимо, здесь находились фальшивки из обоза, но их забрали, – предположил Кудрин, выбираясь из подвала.

– Мужики, здесь ещё что-то есть, – услышали они крик одного из милиционеров, донёсшийся из другого сарая.

Подойдя, все увидели в полу сарая дыру, проделанную милиционером. Подсветив фонариком, они обнаружили в подполе такое же небольшое помещение. Когда один из милиционеров спустился туда, он обнаружил два небольших ящика с немецкими надписями на крышках. Ящики подняли наверх с большой осторожностью. Сапёры обследовали их и убедились, что можно открывать. В первом же открытом ящике обнаружились какие-то личные дела с фотографиями.

– Мужики, – присвистнул Корнеев, – мне сдаётся, что это немецкий архив, а поскольку рожи на фотографиях русские, возможно, это архив полицаев или другой фашистской агентуры из местных. Срочно надо доставить его в Москву.

Поздно вечером кортеж из четырёх машин прибыл на военный аэродром Гродно. Корнеев по специальной связи позвонил Строгову, коротко рассказал обо всём, и за ними был оперативно выслан самолёт военно-транспортной авиации.

В ожидании самолёта Дим Димыч с Женей коротали время в комнате военного коменданта, кругом была выставлена охрана с гуляющими часовыми. Настроение у Корнеева было минорное, чтобы как-то разрядить обстановку и не заснуть, Женя принялся рассказывать анекдоты из своего стратегического запаса.

– Значит, так, – начал он, – возвращаюсь к полюбившейся нам бане. Женщина на приёме у психиатра: «Доктор, мой муж сошёл с ума. Он после бани грызёт использованные дубовые веники». Доктор: «Да, и вправду сошёл, ведь берёзовые вкуснее».

Дмитрий начал потихонечку оттаивать, беседа повернула в весёлое русло, один анекдот цеплял другой, а часа в три ночи за ними прилетел транспортник, загрузили ящики и полетели в Москву. На аэродроме Кудрина с Корнеевым и ценным грузом уже ждала машина, и через час ребята уже входили в кабинет к Строгову на площади Дзержинского.

Несмотря на раннее утро, там уже собрались какие-то сотрудники, и полковник, поздоровавшись с приехавшими, стал вынимать из ящиков бумаги. Он внимательно изучал каждый документ, наконец, повернувшись к Корнееву, сказал:

– Ну, вы молодцы, товарищи, целый архив немецкой агентуры привезли, несмотря на то сколько времени прошло, это и сейчас очень актуально. Здесь даже фотографии есть, педанты всё же немцы, в этом им не откажешь.

Строгов приказал своим сотрудникам забрать и внимательно изучить содержимое обоих ящиков, осмотреть каждый документ, а сам уселся за свой стол и пригласил Корнеева с Кудриным присаживаться.

– Это вы молодцы, – ещё раз похвалил их Строгов, – хотя и не нашли, что искали, но архив дорогого стоит.

– Да не совсем так, – сказал Кудрин, – одну купюру мы всё-таки в этом схроне обнаружили. – Он передал Строгову смятую пятифунтовку.

– Они там явно были спрятаны немцами, но кто-то их забрал, – сказал Корнеев и подробно рассказал Строгову о командировке и результатах поездки.

Строгов внимательно выслушал доклад, остался им весьма доволен, но продолжил:

– Пока вас, ребята, не было, дело приняло неожиданный поворот. Вчера утром в Коломенском, у реки, был обнаружен труп Дольникова с ножевым ранением в шею, а вечером в своей квартире был убит также ножом в шею Войтович. Соседи вызвали милицию, так как дверь в квартиру была открыта. Эксперты с Петровки пытаются найти отпечатки пальцев в квартире, обещали к обеду что-то сказать. Видимо, упустили мы чего-то или кого-то, ведь наружное наблюдение за Войтовичем велось уже несколько дней, не понимаю, – развёл руками полковник.

Тем временем в кабинет полковника зашёл один из сотрудников, занимавшихся архивом, и доложил, что в привезённых документах кроме фотографий обнаружили и отпечатки пальцев, собранные у полицаев.

– Отлично! – воскликнул Строгов. – Принесите мне документы на Войтовича и Дольникова.

– И Корбута Григория, – добавил Корнеев, – это третий полицай, их командир, который знал месторасположение схрона.

– Выполняйте, – подытожил полковник.

Через десять минут перед ними лежали три папки с аккуратными надписями на немецком языке.

– Ну вот они, голубчики, – сказал Строгов, рассматривая каждую папку, – как в аптеке, и фотография, и отпечатки пальцев, и характеристика на каждого, всё собрано с немецкой педантичностью.

– Вот что, товарищи, сейчас отдыхайте, всё-таки перелёт, сутки работы, надо отдохнуть и восстановить силы, внимательность ваша нам ещё понадобится. А завтра к 10 утра прошу ко мне в кабинет, – завершил встречу полковник и крепко пожал каждому руку.

Наутро выспавшиеся и чисто выбритые Корнеев с Кудриным уже находились в кабинете Строгова. Тот давно уже был на месте и бодро отдавал какие-то указания.

Без преамбул полковник сообщил, что, по заключению экспертов, «пальчики», оставленные в квартире Войтовича, идентичны с отпечатками пальцев Корбута, сохранившимися в немецком архиве. Значит, это он причастен к убийству Войтовича, но теперь главное – понять, где его искать, есть ли у него сообщники и что они замышляют.

– Из материалов наружного наблюдения за Войтовичем за эти несколько дней выяснилось, что в баню к нему два раза приходил некий Давыдов Василий Семёнович. Ну кому понадобится приходить два дня подряд в парилку? Этот факт нас насторожил, поэтому сейчас получите адрес Давыдова, прошу сделать на него тщательную установку, а к вечеру жду с итогами у себя. И ещё, у Войтовича также парился наш дипломат Виталий Малеев, сотрудник посольства СССР в Великобритании. Несколько дней назад он прилетел ненадолго в Москву. За ним мы тоже проследим, но этим уже займутся сотрудники нашего управления.

Почти весь день Корнеев и Кудрин прорабатывали Давыдова. Он жил один в небольшой комнатке старого барака в селе Коломенское, ничем не выделялся, работал киномехаником в кинотеатре «Ударник» и вообще жил довольно скромно.

– Жень, есть идея, – воскликнул Корнеев, – конечно, инициатива наказуема, но давай сгоняем на Петровку и попросим нашего эксперта Сашку Овчинникова поехать с нами и попробовать снять отпечатки пальцев с двери давыдовской квартиры. Он же каждый день приходит домой, чем чёрт не шутит.

Уговоры эксперта на отсебятину и раздумья заняли пару часов, сомнения эксперта, ехать или нет, рассеялись благодаря тому, что с Корнеевым они были однокашниками по школе милиции. Снятые отпечатки с дверной ручки квартиры Давыдова и слепки он передал Корнееву.

Вечером, когда Димыч с Женей докладывали Строгову о результатах установки, пришлось сказать и про слепки с дверной ручки. Полковник их, конечно, не похвалил, даже вставил немного за самодеятельность, но передал отпечатки своим экспертам в управлении. Через час оперативники уже располагали информацией, что отпечатки с дверной ручки квартиры Давыдова идентичны найденным у Войтовича. В архиве они проходили по делу Григория Корбута.

– Есть! – воскликнул Строгов. Он отдал распоряжение взять Давыдова – Корбута под жёсткий контроль.

Дело и впрямь продвигалось быстро. Тут же раздался звонок, и полковник, подняв трубку, услышал нечто, что заставило его встрепенуться.

– Доведите аккуратно Малеева до его дома, – распорядился он в трубку, – за Давыдовым продолжить наблюдение, пока не брать, а Коллинз пусть дальше себе катается, он, видимо, уже зафиксировал факт наблюдения Давыдова за дипломатом. С Малеевым мы сейчас же встретимся, я только позвоню коллегам в МИД, чтобы они его вызвали к себе, а оттуда к нам.

Обстановка накалялась, Кудрин и Корнеев сидели в конце кабинета Строгова, мало что понимая, и молча наблюдали за всем происходящим.

Когда Строгов наконец вспомнил о них, то тихо произнёс:

– До конца операции останетесь в моём кабинете, так надо.

Он позвонил кому-то в МИД и попросил срочно вызвать на работу Малеева, особо не объясняя причину своей просьбы. Видимо, на том конце провода люди были понятливые, лишних вопросов не задавали и ответили утвердительно.

Полковник вызвал своего сотрудника, приказав тому срочно выехать в МИД на Смоленскую площадь, заехать не с парадной стороны здания, а со двора, и привезти сюда Малеева.

Буквально тут же Строгову доложили, что некий Коллинз, чьё имя Кудрин с Корнеевым уже слышали в телефонном докладе по наружному наблюдению, въехал во двор своего посольства.

– Что же они замутили? – тихо проговорил полковник. – Видно, начинается какая-то серьёзная игра.

Примерно через час в кабинет Строгова вошёл невысокий поджарый человек:

– Малеев, Виталий Николаевич, атташе посольства СССР в Великобритании, чем обязан приезду в столь уважаемое ведомство?

– Виталий Николаевич, вы, кажется, завтра уезжаете в Лондон? – спросил Строгов.

– Да, у меня была краткосрочная командировка в Москву, и завтра возвращаюсь на работу, – ответил Малеев.

– Тогда не будем терять времени и перейдём сразу к делу. Вы знаете этого человека? – Строгов протянул дипломату фотографию Войтовича.

– А как же, это Степан, парильщик из Сандунов, я уже несколько лет, как бываю в Москве, хожу к нему. Работу свою он знает, народ к нему в очередь записывается, профессионал, каких мало. А чем, собственно, вызван ваш интерес, с ним что-то произошло? – робко спросил Малеев.

– Да не тот он, за кого себя выдавал, и к тому же уже убит, – ответил Строгов. Он вкратце рассказал Малееву то, что было уже известно о Войтовиче. – А вот в связи с его убийством у нас есть к вам некоторые вопросы.

– Так я же не один к нему ходил, там у него народу парилось каждый день уйма, – удручённо сказал Малеев.

– Какие были у вас с ним отношения? – спросил полковник.

– Да никаких особых и не было, просто парился и всё, ну как-то я ему про Темзу рассказывал. Ничего особенного не было, – смутился Малеев.

– А может, Степан вас о чём-то просил или что-то передал вам? – уточнил Строгов.

– Ну, если только мелочь, это несущественно. Когда два дня назад я парился в бане, оставил ему бутылку виски, которую всегда ему специально привозил, а он мне подарил для бани настоящую войлочную шапочку в форме будёновки. Как-то я говорил Степану, что у меня на работе нет русской бани, а лишь финская сауна, вот он и подарил мне шапку. Я уже предвкушал зависть коллег, укладывая её в чемодан, – сказал Малеев.

– А можно сейчас на неё посмотреть? – спросил Строгов.

– Да, только она дома, как я уже сказал, в чемодане.

– Попрошу вас, Виталий Николаевич, сейчас с нашими сотрудниками съездить домой, взять эту шапку и обратно с ней ко мне в кабинет, – быстро сказал Строгов.

Малеев в сопровождении сотрудника покинул кабинет. А уже через час перед Строговым лежала серая шапка для бани в виде будёновки.

– Отдайте её в лабораторию, – распорядился Строгов, – я на месте.

В это время Малеев находился в другом кабинете, где оперативный сотрудник Строгова оформлял его показания. Минут через двадцать в кабинет к полковнику зашли два сотрудника, занимавшихся исследованием шапки.

– Товарищ полковник, – сказал один из подошедших, – в эту шапку аккуратно вшиты пятифунтовые купюры. И он выложил перед Строговым шапку и пять штук купюр. – Мы срезали шов, они и высыпались, – и он продемонстрировал, как эти купюры размещались в шапке. – Оригинально придумано, – продолжал сотрудник, – а главное, попробуй провезти так фальшивку, ведь это скандал на всю Европу!

– Так вот что они задумали, – проговорил Строгов, – взять нашего дипломата с фальшивыми фунтами на британской границе, выдворить из страны, обвинить СССР в организации этого преступления, а там и газеты с телевидением подключатся. Резонанс мог бы быть очень громким.

– Товарищ полковник, – подал голос Кудрин, – а почему именно таким путём, что они там, у себя, не могли сработать фальшивые деньги и подсунуть их? Это же гораздо проще.

– В том-то и весь фокус, что «наши» фальшивки были сделаны немцами мастерски, выявить их несоответствие может лишь экспертиза. Такие деньги один человек или пара кустарей подделать не смогут, тем более сотрудники советского посольства в Великобритании по собственной инициативе. За высоким качеством подделки стоит серьёзный уровень организации, который без государственной поддержки со стороны СССР в данном случае невозможен. Попробуй, когда такие деньги обнаружат, докажи, что их провоз случаен, а изготовлены они были пару с лишним десятков лет назад. С таким набором обстоятельств защитить свою репутацию практически невозможно.

Организаторам, знавшим, видимо, о типографии Бернгарда, надо было достать именно его фальшивки вместо простеньких плохих купюр, чтобы заявить, что наша страна ведёт нечестную игру и представляет собой угрозу финансовой стабильности Великобритании. Как ни крути, подставляли-то сотрудника посольства, человека не случайного, обладающего статусом неприкосновенности. Это уже дипломатический скандал.

Ну не могут они опуститься до низкопробных фальшивых денег, им бы не поверили. А тут – такое качество, да ещё обнаружить их у нашего дипломата, – закончил описание подтверждающейся версии замысла преступления Строгов.

– Теперь Давыдов – Корбут, – сказал сам себе Строгов и дал указание о немедленном его задержании.

Через два часа в кабинет ввели сгорбленного, средних лет человека с крупными чертами лица. По всему было видно, что он незаурядной силы: крупные руки, мощная шея, широкие плечи, и если бы не его сгорбленность, можно было подумать, что это атлет.

Сопротивления при задержании он не оказал, видимо, что-то чувствовал.

Уже через несколько минут Давыдов – Корбут не спеша рассказывал, как будто хотел выговориться за все годы своего молчания. Он подтвердил, что в 1944 году они с группой полицаев сопровождали обоз с фальшивыми фунтами и архивными немецкими документами на всех пособников фашистов из числа местного населения. В Стрешневе они напились, и он предложил Дольникову и Войтовичу перестрелять остальных, спрятать фальшивые деньги и сжечь архив, так как там содержался компромат на всех них. Так и решили, а когда стемнело и начали свою операцию, спьяну вышла перестрелка, в ходе которой были убиты не только немец и два других полицая, но также сильно ранили Войтовича и его самого, Корбута. Войтовича пришлось оставить у какой-то женщины в Стрешневе, а самим на подводах гнать на лесопилку. Дольников был из этих мест и когда-то до войны на ней работал. Уже на лесопилке Корбут потерял сознание от потери крови и болевого шока, а очнулся уже наутро, когда ехали на подводе в сторону Гродно. Дольников сказал, что фальшивые фунты он спрятал, а архив сжёг, и показал опалённую корку какого-то дела. Так и разошлись в разные стороны и долгое время не виделись. Корбут достал себе новый паспорт на имя Давыдова и устроился в Москве киномехаником в кинотеатр.

Несколько лет тому назад к нему в квартиру постучался человек, представился, что он от Бернгарда Крюгера.

– Я думал, что всё забыто, но этот Коллинз – так он себя назвал – дал понять, что те, кому надо, всё помнят, и поэтому поручения Коллинза придётся исполнять. Первое, что велел Коллинз, – найти ящики, которые в 1944 году они везли в обозе.

Корбут и не знал, с чего начинать поиски, пока два месяца назад случайно не оказался в Сандунах. Там он и увидел Войтовича. Они после этого встретились, вспомнили былое, и Корбут объяснил Войтовичу задачу, а главное – причину, по которой от её исполнения трудно отказаться.

– Я сказал, что нужно найти место, где спрятаны ящики с того обоза. Войтович ответил, что прятал всё Дольников, но где тот сейчас, не знает. Правда, есть у него адрес сестры Дольникова в Калуге. Он пообещал поехать к ней как однополчанин брата и попытаться установить его местонахождение.

Через несколько дней Войтович пришёл в баню и в парилке сказал, что у него есть адрес Дольникова в Москве. Так они все и встретились, немножко попугали Дольникова, он согласился поехать в Стрешнево привезти те ящики. Только попросил дать ему денег, чтобы арендовать легковую машину.

Корбут встретился с Коллинзом и рассказал ему о том, что скоро ящики будут в Москве. Коллинз очень дотошно его выспрашивал о людях, посещающих парилку, и особенно заинтересовался постоянным клиентом Корбута – дипломатом из посольства СССР в Великобритании Малеевым. Тот как раз через месяц должен был приехать в Москву в командировку. Он сам об этом сказал Корбуту, когда был последний раз в Москве, ещё и бутылку виски привезти пообещал.

Ну а потом, когда Дольников привёз эти ящики домой к Корбуту, Коллинз пришёл к нему, взял несколько купюр, остальное оставил. Вот тогда Коллинз и сказал, что нужно быстро избавиться от Дольникова и Войтовича как ненужных свидетелей.

– Ну и ты, конечно, расправился со своими приятелями не моргнув глазом, – прервал его рассказ Строгов.

Несколько минут Корбут молчал, уставившись в пол, потом поднял глаза и тихо сказал:

– А куда мне было деваться? Жалко, конечно, мужиков.

– Ладно, продолжай, дальше-то что было? – продолжил допрос полковник.

– А позавчера вечером ко мне пришёл Коллинз, вручил войлочную шапку для бани и велел подарить её Малееву. Шапка очень необычная – в форме будёновки, клиенту моему она сразу понравилась. Он говорил, что ходит в посольскую баню в Лондоне, в финскую сауну, а этой шапкой затмит там всех своих знакомых по работе.

– Да, психолог этот Коллинз, – произнёс Строгов. – Слушай, Корбут, давай как на духу, когда придёт к тебе Коллинз в ближайшее время? – резко переключился на дальнейшие действия полковник.

Корбут ещё больше съёжился.

– Обещал сегодня вечером в 9 часов прийти и забрать часть этих фунтов, – тихо произнёс он.

– Я тебе ничего не могу сказать, но если поможешь нам взять Коллинза, мне кажется, суд учтёт это, – сказал Строгов.

Кудрин машинально посмотрел на часы, уже было два часа ночи, а дела разворачивались так, что спать совсем не хотелось. Он вдруг понял, что между находкой в киоске, их с Димычем командировкой в Белоруссию, случайным обнаружением улик на лесопилке, мозговым штурмом у полковника в кабинете и датой возможного отъезда Малеева на службу прошло совсем мало времени, они могли просто не успеть со своими выводами. Тогда сотрудника нашего посольства ждал бы верный скандал на границе.

Когда Корбута увели, Строгов подошёл к окну и выдохнул, как спортсмен после финиша.

– Так, все домой, завтра будет тяжёлый день, – и, попрощавшись со всеми, вышел из кабинета.

На следующий день Коллинза взяли. Задержание было для него неожиданным и происходило в лучших традициях детектива: как только он вошёл в квартиру Корбута и стал считать фальшивые фунты, раскладывая их по своим карманам, откуда ни возьмись на него наскочили люди, стали щёлкать фотоаппаратом со вспышкой, тут же надели наручники. Коллинз, естественно, возмущался, заявлял, что это провокация и он дипломат, но работники КГБ, тщательно всё задокументировав, доставили его на площадь Дзержинского.

Далее следовало выдворение Коллинза из СССР как персоны non grata, а Корбут за свои тяжёлые преступления был всё же приговорён к расстрелу.

Малеева, естественно, за границу больше не пустили, но оставили работать на небольшой должности в аппарате МИДа.

А Женя Кудрин, получив свою первую благодарность от руководства МВД СССР, снова каждое утро приходил на работу в родное отделение милиции, где юниором его уже больше никто не считал.

Георгий Куликов