Любовь МОЛОДЕНКОВА

СЛЕДОВАТЕЛЬ                                                                                                                            
Играет следователь лупой:
устал от каракуль,
сердитый, неглупый,
вещает, как оракул:
«Стихи твои – липа,
зря ты в это влипла,
прими мой совет –
не то пойдёшь на тот свет
или в тюрягу,
подпиши бумагу
о предупреждении
изменить убеждения».
И грубо, и скупо (время обеда):
«Не балуй, а следуй
слепо
и тупо
за толпой,
пей всехнее пойло
и при этом пой
похвалу и славу
властям,
авось простят».
Но со мной нет сладу:
нечем купить –
нету слабости к сластям –
легче убить,
дрожу, не дышу…
«Не подпишу!»
1961–1967

P.S.
Меня не убили,
но страну пропили.
  1991

ДРУЗЬЯМ 60-х
Мы все умрём на радость
динозаврам,
На радость отуплённых и невежд,
За лбами их поруганное завтра
Не оставляет места для надежд.

Мы все сгниём, согнёмся
иль отступим,
Наш бунт потомки, истину любя,
Сурово назовут водою в ступе,
Которую толкли мы для себя.
1963

Из цикла «Женщина»

* * *
Женщина украдена
У самой себя,
У большого праздника,
У дождя.
Женщина украдена
У людских щедрот,
Женщина упразднена –
Мужнино ребро.

* * *
Господи, какой ужас,
Зачем она крестится,
Господи, какой ужас,
Зачем она красится,
Господи, какой ужас, ужас, ужас:
Сжуливается, суживается,
Сживается с мужем.

* * *
Когда я во сне улыбаюсь,
Я твоё повторяю имя.
Я тебя вспоминаю губами,
Нацелованными другими.

Я тебя ощущаю дрожью
Тела усталого ночью.
Я себя защищаю ложью
Этих бессильных строчек.
1957

* * *
Я верю, что ты добр,
Я вижу, что ты слаб,
Я знаю, что все слова
В устах твоих – только слова,
И будь ты царственно щедр –
Тщетнейшая из тщет,
Как головой об порог,
Ждать от тебя чудес,
Пощады, обмана, зла.
Как
«Хлеб насущный даждь нам днесь»,
Я в сердце тебя приняла.
1957

* * *
Любовь – забава иль беда?
Буржуйка или побирушка?
Не продолжай, у твёрдых «да»
И нежных «нет» – одна подушка,
Одна свирель, одна еда,
И разделяют лишь года
Их на «потом» и на «тогда».
1960

* * *
Люблю сумасшедших
в себя ушедших
и отошедших от себя
от общих шествий
от происшествий
я против шерсти
люблю тебя
1958

КИРИЛЛО-БЕЛОЗЕРСКИЙ МОНАСТЫРЬ
Холодные своды. Тяжёлые воды.
У берега дремлют худые челны.
Спешат на работу века и народы.
Стоит Монастырь на путях
Сатаны.

Молчат колокольни. Кресты
покосились,
Но белые храмы далече видны.
Отсеялись справно. Почти
откосились.
Стоит Монастырь на путях
Сатаны.

Над озером Белым рассветы белёсы.
Юродивый спит у замшелой стены.
Свистят над Россией бесовские
косы.
Стоит Монастырь на путях
Сатаны.
1979

* * *
Ассоциации, сны, демонстрации…
Боже ты мой,
Как мне мечтается из эмиграции
Вновь возвратиться домой.
В дом ледяной –
Жаркий – родной –
  мой!
Ваши овации, ваши сенсации
мне ни к чему.
В тёмной, беззвучной, бесслёзной
прострации
я слишком долго живу.
Вроде бы как наяву,
Но неподвластна душе и уму
  и никому.
Знаю, что тема стиха для пародии
слишком легка.
Те, у кого нет ни чести, ни родины,
их не помедлит рука.
К счастью, я их не услышу – глуха
я к поэтической стала мелодии
и не строга
к брани, насмешкам, обидам
и бедам,
даже к печали своей…
– Дети мои, никогда не приеду
к вам и у ваших дверей
«Здравствуйте!» – робко не молвлю
соседу…
Боже, скорей
Душу мою призови на беседу,
словом согрей!
Бог не услышит. Но я не в обиде.
Я и не жду.
Сына не слышал. Креста не увидел
В райском саду
В полном покое и в ангельской свите,
с миром в ладу.

Дома Вергилий. В изгнанье Овидий.
С ним я свой Стикс перейду.
1985

* * *
Сколько раз я засыпала –
умирала ввечеру.
Сколько раз я воскресала –
просыпалась поутру.

Солнце жёлтое сияло,
дождик плакал, ветер выл,
голубое одеяло
Бог на землю уронил.

Голубое, голубое,
не бывает голубей,
нас теперь с тобою двое,
ну а третьего – убей!

Никого не убивала
ради красного словца!
И с молитвой укрывала
Духа, Сына и Отца.

Надо мною, над тобою,
над землёй и над водой
дождик плачет, ветер воет,
пляшет месяц молодой.

За долами, за горами
солнце жёлтое живёт,
я приду к нему с дарами –
мать покойная зовёт.
1990

ПАСХА В КУКУЕВЕ
Сестрице
О Господи, как они пели
в прохладном полночном апреле,
три бабы под старой ветлой!
Большая Луна сияла,
Большая Вода стояла,
оттаявшей пахло землёй.
О Господи, как они пели
в прозрачном, простудном апреле
в мои молодые года!
Текли голоса в поднебесье:
«Воскресе, Христосе, воскресе!»
– Большая стояла вода.
Счастливое нищее детство,
кладбищенской церкви соседство
(в тридцатых пошла на дрова)…
Большая Луна во Вселенной
сияла. Надеждой нетленной
пасхальная радость жива.
Три бабы на красном крылечке
поют, и далёко-далече
живая молитва слышна.
Плывут голоса в поднебесье:
«Воскресе, Христосе, воскресе…»
С той ночи мне смерть
не страшна.
1991

СКВОРУШКА
О, Русская Земля!
ты уже за холмом.
Слово о полку Игореве
Минорушка!
Не играй в хитрого ворушка
на высоких холмах Москвы,
не хоти Охотского морюшка –
не сносить тебе головы,
потеряешь её, трезвую,
в переулках кривых, узких,
не ходи по ножу, по лезвию,
не рискуй по-русски.
Минорушка!
Не крута ли русская горушка
твоих всемирных забот,
ты посеял Мёртвое зёрнышко,
в сердце русском оно не взойдёт,
бесполезно тщетно надеяться,
подкупать, совращать, просить –
близок локоть и берег виднеется,
но тебе его не откусить.
Минорушка!
Мой картавый, косырый Скворушка,
не владеющий звуком «эль»,
улетишь ты пустым за морюшко,
не имать тебе русских земель.
Велика, безразмерна Россия,
не объять её птичьим умом.
Не кручинься: Анастасия
останется за холмом.
1999

СВОБОДА
Мне теперь не надо
ни любви, ни лада,
ни злобы, ни мести,
я давно не вместе,
я давно рассталась
с тем, что мне досталось,
счастьем расквиталась,
что мне причиталось.
Я давно забыла,
как меня знобило
пламенем и хладом
под голодным взглядом.
Отошла, остыла,
в пустоте застыла,
в чистоте окрепла
ледяного пекла.
Я теперь здорова:
ни семьи, ни крова,
тяжкая свобода
в чаще небосвода,
я уже за дверью,
никому не верю,
ничему не верю,
ни во что не верю,
глядя в зенки Зверю!
1999