КНИЖНЫЙ РЯД

Случайная закономерность. Сергей Есин / Марк Авербух: Межконтинентальные разговоры. – М.: ТЕРРА–Книжный клуб, 2009. – 304 с. – (TERRA–SUPER).

История этой эпистолярной повести вкратце такова. Марк Авербух, харьковчанин, еврейский эмигрант, живущий в США с 1979 года, пенсионер, встретился в 2003 году на Франкфуртской книжной ярмарке с Сергеем Николаевичем Есиным и предложил от имени своей семьи небольшой ежегодный грант для выпускника Литературного института имени А.М. Горького, который, по слову Авербуха, будет «достойно продолжать блестящие традиции великой русской культуры». Ректор согласился, и этот эпизод послужил началом не только благотворительного акта, но и многолетней переписки «из двух углов».

Авербух аттестует себя как «одержимого, запойного читателя». Те же самые эпитеты вполне можно адресовать и писателю Есину. Так случай приобрёл черты закономерности: корреспонденты нашли друг друга.

При всей общественной востребованности и долгой ректорской судьбе, погружённости в ежедневное писательство, борьбе за сохранение Литинститута, театральную жизнь, Гатчинский кинофестиваль и прочее письма Ecина подспудно излучают тоску по искренним, человеческим контактам. Марку Авербуху, напротив, недостаёт именно социально-литературной среды, он увлечён русской литературой, С. Аксаковым, Пастернаком, следит за нашими журналами, дискуссиями, планами и произведениями. Так два одиночества перекликаются через океан в надежде обрести понимание.

Для Авербуха это эпистолярное возвращение в покинутую Россию. Для Есина – нежданная встреча со своим идеальным читателем. Не думаю, что я отношусь к Марку Авербуху и Сергею Есину как к совершенно реальным лицам. Они для меня по мере чтения переписки становятся литературными персонажами. Иначе я никогда бы не смог сочинить предисловие к этой книге. Слишком не по мне некоторая экзальтация и возвышенный слог, слишком много преувеличений и даже падений вкуса. Но ведь я и сам далеко не безгрешен, что же мне судить других, раз взялся вникнуть и написать нечто сочувственное? В том-то и дело, что по мере развития эпистолярного общения герои книги постепенно меняются и растут, всё ближе приближаясь к заповедной человеческой и художественной норме. То есть к внутренней свободе.

Есть у меня и личные мотивы. Серёжу и Валю, мужа и жену, знаю вот уже 45 лет. Наша общая журналистская, а затем литературная молодость текла и взрывалась дружбой и непониманием, активным сотрудничеством и долгими провалами в общении. Теперь Валя ушла, и её болезнь и смерть окрашивают последние годы особым светом. «Маленький прожектор» из давней есинской повести стал светить ярче и глубже. Сергей Николаевич сказал мне на днях в Варне: «Хотел позвонить и рассказать всё Вале и вдруг понял, что её нет».

Неправда, что страдания всегда возвышают душу. Бывает иначе. Страдание возвышающее надо заслужить.

Есин – человек и писатель неровный, нервный, артистичный. Он постоянно искал одобрения и часто не находил его. Вернее, находил не там, где хотелось бы. Для умного человека это драма.

Единственный выход искать причину не вовне («либеральная тусовка»), а в самом себе. Кажется, С.Н. Есин с годами вплотную приблизился к этой истине. Его перо приобретает всё большую степень объективной горечи; теряя раздражение, оно становится спокойнее, печальнее.

Помогает «Дневник». У Есина, конечно же, никакой не дневник вовсе, а литературный жанр лирического высказывания и запечатления времени вокруг, предназначенный для немедленной публикации. Автор давно интуитивно почувствовал и понял запросы литературного сегодня: чистая беллетристика утрачивает кредит доверия, социальная почва России пошатнулась в результате всякого рода разрушительных реформ и революций. Поэтому так ценится честный или даже загримированный под правдивость документ, факт, биографизм. Время большого русского романа далеко впереди, ибо русский смысл рассеян в тумане.

Переписка – естественное ответвление от дневниковых размышлений.

Некоторые строки обнажают душу: «…в нашей сутолоке, наверное, очень трудно умирать. И вот боюсь – не смерти как таковой, а момента кончины на чужих руках». Другие обращены к собственному роману: «С большинством Ваших тезисов я, конечно, согласен. И если бы я был ещё в деле, разгорячённым, то сумел бы встроить предложенные Вами пассажи в роман. Я бы даже сказал так: теперь без этих замечаний роман для меня как бы не существует, так же как и вы, я стремлюсь к внутренней объективности, которая для меня означает согласие с собственной душой».

Втягиваясь в переписку, Марк Авербух и сам становится отчасти литератором и публицистом. Есин читает его мемуарный очерк о родном Харькове, даёт советы в стиле литературной учёбы: «Особенность мемуаров в замедлении действия, это как увеличительное стекло, в котором и пыль в углу имеет в литературном смысле определённое значение. В общем, Марк, всё это требует дополнительных скобок, более тесной посадки растений, чтобы ветви их переплетались, и тогда – даю Вам слово – всё получится. Но – повторяю – медленно, обстоятельно, пусть нам не кажется, что в литературе действуют лишь главные персонажи, они все оказываются главными, когда ясно, густо и серьёзно прописан фон…»

Авербух составляет сборник «Вокруг евреев», и по этому поводу завязывается отдельный сюжет переписки. Честно говоря, он интересует меня гораздо меньше, чем остальное. Ну что можно сказать здесь нового? Всё давно сказано и требует невзвинченного разума, каждый раз отрешённого от кровной патетики как антисемитского, так и противоположного толка. В российской культуре еврей больше, чем еврей, он – русский, и всё тут («больше» – не значит «лучше», а значит «не другой»). Если, разумеется, не пишет на иврите или на идише, как Шолом-Алейхем. При этом знаменитый герой еврейского писателя блистательно воплощён на сцене и в радио- и телепостановках именно коренными русаками – Евгением Леоновым и Михаилом Ульяновым. Куда теперь деваться, если кровеносные сосуды давно срослись и порвать их невозможно без ущерба для самой жизни?

Две судьбы впитали наше время. Они задевают за живое ещё и потому, что беззащитно открыты перед нами. Книгу надо прочесть, чтобы лучше понять себя и ещё раз сверить свои представления о жизни и литературе.

Евгений СИДОРОВ, профессор Литературного института им. А.М. Горького