ЗАПЕЧАТЛЁННОЕ ВРЕМЯ

«Неувядаемые цветы! Панно! Киоски! Домик Гейш! Персидский дастархан!» – на работающей в Москве выставке «Неактуальная реклама. Русский плакат начала XX века» среди прочих артефактов можно увидеть, например, и эту афишу Поля Ассатурова, зазывающую на декадентский бал-маскарад 1901 года. Посмотреть на цветные листы столетней давности, чей «манипулирующий» эффект ощущается сегодня куда меньше, чем эстетический, предлагает Государственная Третьяковская галерея.

Выставка состоит из сотни работ переломного времени – рубежа XIX–XX веков, эпохи предельных художественных экспериментов и религиозных опытов. Тематика разнообразна: можно, например, посмотреть на афиши к первым уже прочно забытым кинолентам – «По свежим следам. Похождения знаменитого английского сыщика» (1910) и «Обманутая Ева» (1918). Или на рекламу художественных выставок, постоянно открывавшихся в тот эстетически плодотворный период – от работ Константина Сомова (эскиз афиши совместной русско-финляндской экспозиции, 1897) и Евгения Лансере (анонс выставки картин «Мира искусства», 1915) до акварельных плакат-ширм Сергея Судейкина для поэтического вечера Василия Каменского (1919).

Впрочем, в Российской империи рекламировалось не только искусство – через плакаты звали на международные автомобильные выставки, предлагали подписаться на журналы «Нива» и «Золотое руно», важной была и социальная тема – немалая часть плакатов предлагает, например, купить красное пасхальное яйцо («Помогите несчастным детям…», 1914) или сдать вещи раненным в уже начавшейся Первой мировой (Константин Коровин, «Дмитрий Донской», 1914). Оформлять рекламные листы не гнушались многие художники с известными именами – вроде Ивана Билибина, сделавшего афишу к концерту «Духовное песнопение» в Московской консерватории (1910), или Льва Бакста, создавшего в своей изломанной манере рекламу открытых писем Красного Креста (1904). Ещё больше вычурность Бакста восхищает в афише спектакля «Мученичество Св. Себастьяна» (1911) – и, надо сказать, что ростки русского модерна, пробивающиеся в работах художников объединения «Мир искусства» и их анонимных собратьев, составляют, пожалуй, главный интерес.

Модерн, в то время под разными именами поразивший Штаты и Европу, с присоединившейся через общие коды Россией, создал на нашей почве феномен, который органично вошёл в русскую культуру. С одной стороны, мы работали в тех же рамках, что и Климт, Муха, Тиффани и Роден, которые делали всё дальше уходящее от норм и идеалов классицизма губительно красивое искусство. С другой же – Климта и Муху легко перепутать, особенно неподготовленному зрителю: картины обоих богаты декором и населены архетипичными женскими образами. Впрочем, если присмотреться, становится ясно, что темы Климта – это библейские аллюзии и рыжеволосые красавицы, а также общее мрачное, фатальное настроение. А вот Альфонс Муха, рисовавший здоровых светловолосых барышень и проявлявший сильный интерес к славянской мифологии, который к концу жизни увёл его от декоративности и вдохновил на создание славянского живописного эпоса, своими работами фактически ознаменовал рождение чешской нации. И всё же в тот период, когда оба художника принадлежали к модерну, разница была не слишком очевидна – дивергенция началась позже.

Что же касается жизни стиля у нас, то, попав в северные широты, модерн мгновенно стал русским – появились сделанные в европейской манере, но национальные по содержанию и визуальному кодированию работы Билибина, Добужинского, Врубеля, Васнецова, – и тому было несколько причин. Пожалуй, главная из них – западная мода попала на подготовленную почву – на уже созданную и развивающуюся систему искусства. Модерн не просто копировался, а использовался для разработки близких нам проблем, и шумы русской культуры не стали ему помехой.

Выставка в Третьяковке, составленная, казалось бы, из «пустяков», хороша не только потому, что наводит на очевидные мысли о том, что раньше рекламировались более достойные объекты (визуально – выставки, балы, концерты, поэтические вечера, тогда как для прозаических товаров и услуг оставались дешёвые строчки в газетах) или что реклама была красивым и штучным явлением, а потому, что делает очевидным горький факт: наше современное искусство находится в более печальном положении, чем то, столетней давности. И на это опять же есть причины. Соц-арт – наиболее внятное из высказываний поздне- и постсоветского искусства – не смог лечь на нашу культурную подложку, поскольку являл собой осмеяние и отвержение русско-европейской культуры и её достижений. Можно предположить, что единственный шанс у нашего contemporary art появится тогда, когда оно вспомнит о своей национальной базе – о картинах Дейнеки, Пахомова, Самохвалова, – о том значительном, героическом и сверхчеловеческом, что было создано в «большом» русском искусстве. Тогда, быть может, повезёт и нашим потомкам – как нам, зрителям, казалось бы, не самых значительных артефактов эпохи модерна, везёт сейчас.

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

Выставка продлится до 21 августа