1

0, сколько зим проплыло с той поры,

Как поразила пушкинская строчка!..

Как распахнулись звездные миры

И все туманы разлетелись в клочья!

(В.К.)

Не знаю, как у других, а у меня так оно и было. Помню до сих пор нечто, схожее с электрическим током, пронзившим меня всю - от головы до пят. Это мгновение и решило судьбу, хотя до своих стихов еще было не близко. И, если Пушкин - Бог в русской поэзии, то и каждый, кого пронзают эти - свет, и восторг, и музыка - на какой-то миг тоже ощущает себя почти Богом. И вся собственная дорога - попытка быть причастным великому пути, увидеть вблизи одну из прекраснейших вершин мира, более того, это, как правило, - история любви к русскому гению, о котором так просто и емко сказал Аполлон Григорьев: «Пушкин - наше все».

И была первая встреча с Пушкиным-человеком в Болдино. Как, этот Бог любил общаться с крестьянами? А у этого родника останавливался во время прогулок? Молодая березовая роща, конечно, не могла видеть быстрого и горячего поэта, но как она близка и ему, и нам, сколько в ней прозрачного света, сколько трепета и жизнелюбия! И как теплы и задушевны рассказы болдинских крестьян о поэте, собранные и опубликованные, кажется, волей самих этих людей! Да, барин, но какой!.. Так любят детей, - и прощая им многое, и восхищаясь открытостью и непосредственностью. И еще помню высокую опушку невдалеке от Болдино, откуда хорошо видны волны степного ковыля, гуляющие под тихим, почти осенним, ветерком... Уж они-то, без сомнения, помнят именитого гостя...

Все степь да степь, - куда уж проще,

Все путь да путь, - куда длинней...

Но ждет и днем, и ночью роща

Того, кто стал ей всех родней.

Не мог забыть он эти дали,

Не мог покинуть навсегда!

Быть может, где-то кони стали,

Быть может, где-то с ним беда...

(В.К.)

А беда уже начала плести свою ядовитую сеть под стальным петербургским небом... При всей любви к северной столице какой русский человек простит ей огромную трагедию великого поэта?..

Никак не могла успокоиться, пока не побывала впервые в Пушкинских горах. Дни были прекрасные, закаты на фоне удивительно живописной природы - просто фантастические… Сейчас, оказавшись в старом парке где бы то ни было, ступив на прогретую солнцем дорожку аллеи, невольно сравниваю это место со знаменитой аллеей Керн. Удивительно ли, что при сравнении непременно выигрывает та, пушкинская?

Ничто не вечно. Увядают липы,

Но остаются чувства и слова.

Ах, рассказать так многое могли бы

Увенчанные солнцем дерева!

Куда ни глянь, того свиданья мета,

Торжественно-глубока тишина...

0, светлый час опального поэта,

Перед тобой бессильны времена!

(В.К.)

Потом, годы спустя, приезжала туда с бригадой писателей на Пушкинские дни. Было много народу, с утра выпал снег и я заглянула на ярмарку, чтобы сменить босоножки на туфли. Небо и не думало расступаться. Я сидела вместе с другими в президиуме для гостей и дрожала от волнения: с одной стороны – рядом, почти подряд, - классики современной литературы, в том числе Владимир Соколов, с другой - выступать здесь, в святая святых России, перед взором самого Пушкина!.. Что гений был здесь, с нами, - в этом никакого сомнения лично для меня не было. Да еще и небо - то ли опять снег повалит, то ли...

Праздник начался. То поэт выйдет к микрофону, то артист...

«Да здравствует солнце, да скроется тьма!..» - звенели над большой поляной стихи, и вдруг, откуда ни возьмись, один лучик выстрелил, - пока почти сквозь тучи, потом второй и третий, - и синее сияющее небо стало открываться взору и сердцу каждого. Поэзия торжествовала…

И еще хорошо помню пение Ивана Семеновича Козловского в церкви Святогорского монастыря и удивление перед скромностью могилы Александра Сергеевича после петербургских Литераторских мостков, где торжественное величие многих памятников впечатляло очень и очень.

2

Недавно перечитала «Евгения Онегина». И, что вы думаете, открыла для себя? Да то, что вовсе не Онегин мне интересен! Да, - герой своего времени, да, роман - энциклопедия русской жизни; и что еще писали великие критики с истинно поэтическим жаром, и справедливо, - и Белинский и Писарев?.. Так вот, в романе этом, с гениально придуманной строфой, - весь Пушкин: с его печалями и радостями, с его трагедией и счастьем. Сама форма романа в стихах позволила ему сказать так много близкого сердцу, что Онегин со своей достаточно типичной судьбой русского дворянина просто бледен рядом с личностью фантастически неповторимого Пушкина. Такое мое ощущение. И Александр Сергеевич, скажем прямо, купался и в форме, и в содержании своего детища. Не оттого ли так естественно, будто между прочим, вспыхивали под пером поэта и крылатые выражения и афоризмы, и та лирика, которую достаточно было задеть скрипичным ключом, чтобы она зазвучала? А какая краткость и емкость во всем!

Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог...

              или:

Чего ж вам больше? Свет решил,

Что он умен и очень мил.

             или:

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь.

            или:

И после ей наедине

Давать уроки в тишине! –

по-пушкински изящно, с улыбкой. Не буду продолжать, у каждого в памяти - свои крылатые строки из «Евгения Оне­гина».

А сколько высочайшей лирики «разбросано» по всему ро­ману! Такие уже хрестоматийные шедевры, как: «Встает заря во мгле холодной»... или «Зима!.. Крестьянин, торжествуя»... или «Уж небо осенью дышало»... и другие - сияют истинны­ми бриллиантами в драгоценной оправе романа вот уже скоро два века и не тускнеют.

3

Шли годы. И вот уже из подмосковного Сычёво еду в Ярополец, имение Гончаровых. Там, вдали от шумной циви­лизации, сохранился барский дом и парк, куда приезжал Пушкин, страстно влюбленный в Наталью Николаевну, где впервые предложил ей руку и сердце. Слушая экскурсовода, как воспи­тывались сестры Гончаровы, как берегли дворянские барыш­ни и песни старины, и традиции отцов и дедов, готовых, если надо, сложить головы за святую Русь; как любили природу, -понимаешь, откуда произрос «чистейшей прелести чистейший образец» и откуда те благородство и достоинство, в которых были воспитаны дети Пушкина в большей степе­ни Натальей Николаевной – после гибели мужа. Вот о чем думалось тогда среди этих заветных мест.

Первый день июня хмурит брови,

Но царит в усадьбе вечный свет.

Здесь ступала ножка Гончаровой,

Здесь страдал отвергнутый поэт.

Старый парк. Ни суеты, ни ветра...

Вот тропа, где встретились века.

Быстрый шаг влюбленного поэта,

Гончаровой тонкая рука...

(В.К.)

4

«Гончаровой тонкая рука…»

Много копий сломано в спорах о значении Натальи Николаевны в жизни Пушкина. Ещё бы, ведь она послужила причиной дуэли, ведь ради неё в том числе Пушкин обрастал долгами (негоже такую красавицу было запереть дома, свет жаждал видеть её снова и снова!). И не давала ли она повода для настойчивых ухаживаний Дантеса? И, наконец, ведь вышла же замуж вторично и родила детей

от Ланского! Словом, кто хотел найти причины для такого отношения к Наталье Николаевне, тот находил их.

         На самом же деле роль этой женщины была значительной в жизни нашего гения и помимо истории с роковой дуэлью.

         Во-первых, это была не только - в какой-то мере внезапная для Александра Сергеевича - любовь, но и то чудо, что повернуло его жизнь к истинному свету,

осиянному красотой, который ждала не только душа поэта, но и ум, уставший от

временных увлечений, от их суетности и похожести, несмотря на внешнюю пестроту и великолепие светских салонов и гостиных. Как гений он был наделён ранней мудростью и понимал, что жизнь имеет в запасе ценности и высоты, отличные от поэтических, но в их отсутствие и творчество не обретёт должной полноты. «Когда я увидел её в первый раз, красоту её едва начинали замечать в свете. Я полюбил её, голова у меня закружилась…» - признавался Поэт, как и в полушутливых строчках:

«Я влюблен, я очарован,
Я совсем огончарован».

         В сознании многих читателей Наталья Николаевна так и осталась «первой красавицей Петербурга», как признал её в своё время свет. Однако в ней было и то, что увидел и оценил Пушкин: тонкую, чуткую, глубокую, светлую женскую душу, и только поэтому её внешняя красота обретала несомненную ценность, давая ему право называть свою любимую Мадонной. (Волею судьбы в антикварной лавке на Невском проспекте он увидел копию «Мадонны» Рафаэля и поразился сходством её черт с будущей женой). Надо ли говорить, какой поворот произошёл в душе самого Поэта, каким светом и благодарностью к Богу наполнилась его личная жизнь!

Но и этих красок мало для образа Натальи Николаевны. Для своего времени она была достаточно образованным человеком, чтобы понимать, с каким гением связала её судьба. Ещё в отрочестве благодаря усилиям матери, Натальи Ивановны, она получила хорошее домашнее образование, ибо та не жалела денег на воспитание и учёбу своих дочерей. И, несмотря на сложное отношение к будущему зятю, одно для неё и её дочерей было ясно: Пушкин – далеко не просто небогатый дворянин. Не случайно так высоко несла Наталья Николаевна память о муже, так долго - по тем меркам – не давала согласие на второй брак, хотя и нуждалась с подрастающими детьми в надёжной поддержке. Для неё в ту пору главным было отношение будущего супруга к детям Пушкина. Так можно ли после всего этого, помня об абсолютной уверенности Александра Сергеевича в верности жены, прекрасной матери своих детей и душевного друга – бросить на неё хотя бы тень обвинения в трагической развязке на Чёрной речке? В том, что чистейшей её красотой хотел с ходу завладеть французский ловелас, заброшенный судьбой в Россию «на ловлю счастья и чинов», а другие, низкие умом и душой люди, коих всегда немало вокруг гения, решили довести эту драму до конца? Лучше, чем Лермонтов, не скажешь:

Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?

Говоря или вспоминая о Наталье Николаевне, некоторые даже упрекали её

в некоей холодности, на что она однажды сама ответила: «Что поделаешь…У сердца есть своя стыдливость. Позволить читать свои чувства – мне кажется профанацией. Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца». И так можно сказать об истинной любви. А ранее, когда обстоятельства в очередной раз отодвигали свадьбу, Наталья с горячей искренностью писала: «Любезный дедушка!.. Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые вам о нём внушают, и умоляю вас по любви вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета. В надежде, любезный дедушка, что все ваши сомнения исчезнут при получении сего письма... целую ручки ваши и остаюсь навсегда покорная внучка ваша Наталья Гончарова».

      Пушкин понимал, что женитьба, ответственность за семью, бытовые проблемы

возьмут своё, что это не будет постоянным праздником-счастьем, но он осознанно

пошёл на этот шаг, ибо любовь к Натали перевесила всё. И ни разу не пожалел об этом. «…жёнка моя прелесть не по одной наружности», пишет он весной 1831 года. И, наконец, позднее жене: «…душу твою я люблю более твоего лица». Такие слова дорогого стоят. А нам остаётся присоединиться к строкам из стихотворения прекрасного советского поэта Ярослава Смелякова «Извинение перед Натали»:

5

Несмотря, по нынешним меркам, на свою короткую - и физически, и творчески – жизнь, Пушкин в течение всего двадцати лет активной взрослой жизни

одолел очень сложный духовный путь как человек и как поэт. О роли Натальи Гончаровой в его судьбе мы уже говорили с тобой, дорогой читатель.

Но и в ранние годы не было больших метаний в его душе. Удивительно гармоничная личность, он уже тогда многое понимал и, отдавая дань молодым страстям и подчас более чем фривольным стихам, он ещё в лицейские годы пишет в посвящении Каверину, поручику лейб-гвардии:

         Забудь, любезный мой Каверин,

Минутной резвости нескромные стихи,

Люблю я первый, будь уверен,

Твои счастливые грехи.

Всё чередой идет определенной,

Всему пора, всему свой миг;

Смешон и ветреный старик,

Смешон и юноша степенный,

Пока живется нам, живи,

Гуляй в мое воспоминанье;

Молись и Вакху, и любви,

И черни презирай ревнивое роптанье:

Она не ведает, что дружно можно жить

С Киферой, с портиком, и с книгой, и с бокалом;

Что ум высокий можно скрыть

Безумной шалости под легким покрывалом.

Но шли годы, и Пушкину уже не был так привлекателен - ни в себе, ни в поэзии своей – образ ветреного человека, берущего от жизни сиюминутные радости, блеск так называемого высшего света. Больше того, это из-под его пера появятся после более чем определённые, резкие строки:

         …Но всё прошло! – остыла в сердце кровь.

В их наготе я ныне вижу

И свет, и жизнь, и дружбу, и любовь,

И мрачный опыт ненавижу.

         «Ненавижу»!.. Пушкин уже хорошо знал, что всё это рано или поздно потребует от человека плату, и немалую, за трату душевных и физических сил, за крылья, подрезанные цинизмом высшего света. Вот почему так спокойно и естественно он признаётся:

         Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

         Душа просила обновленья, искала источник для новых сил и творческих свершений, и нашла его в целительной любви к Наталье Гончаровой. Главное –

сердце и ум Поэта уже были готовы к этой встрече.

         Вздохнув, оставил я другие заблужденья,

Врагов моих предал проклятию забвенья

И сети разорвав, где бился я в плену…

         О том, какой непростой и важный путь прошёл Пушкин в эти годы, говорит

более чем красноречивое признание его о своём разговоре с царём в сентябре

1826 года. «Молодость – это горячка, безумие, – говорил Пушкин Николаю I. – Она ведёт к великой глупости, а то и к большой вине. Вы знаете, что я считался революционером, конспиратором, врагом самодержавия. Таков я и был в действительности. Свобода, ничего не признающая ни на земле, ни на Небе; гордыня, не считавшаяся с традициями и обычаями; отрицание всякой веры в загробную жизнь души, всяких религиозных обрядов – всё это наполнило мою голову соблазнительным хаосом... И когда я осмотрелся кругом – я понял, что казавшееся доныне правдой было ложью, что любил – заблуждением, а цели – грозили падением, позором! Я понял, что свобода, не ограниченная Божеским законом, о которой краснобайствуют молокососы или сумасшедшие, гибельна для личности и общества...»

         Вряд ли ещё кто-то из русских поэтов мог сказать, и о себе тоже, такое:

         …И меж детей ничтожных мира,

Быть может, всех ничтожней он.

Но это не самоуничижение, это честный взгляд не только на себя, но и на человеческую природу вообще. Тем более весом тот путь, что прошёл Поэт к себе, не пожертвовав абсолютной искренностью (на которую способны очень немногие из творческих людей, в том числе гениальных), но подняв её на иной содержательный и духовный уровень.

         Для Пушкина не было авторитетов, которым бы следовало поклоняться, имея свой взгляд на вещи, своё видение той или иной общественной проблемы. Ни Руссо,

Ни Байрон, ни Шекспир, при всей их значимости для литературы и философии Европы, не избегли критического взгляда Александра Сергеевича - естественно, с позиций гражданина России. «Байрон бросил односторонний взгляд на мир и природу человечества, потом отвратился от них и погрузился в самого себя», - вот только один пример проницательности Александра Сергеевича и верности своим принципам, не свалившимся с неба, а рождённым благодаря огромной духовной работе ума и сердца. И совсем не случайны восторженные слова Гоголя:«Как метко выражался Пушкин! Как понимал он значенье великих истин!» И вполне понятно, что чем далее, тем меньше привлекал Александра Сергеевича образ жизни его прежних знакомых, что находили смысл в той карусели светских страстей и приличествующих случаю бесед, во власти которых ещё недавно был и он сам. «Шум и сутолока Петербурга мне стали совершенно чужды», - признаётся поэт в одном из писем.

         Насколько же это актуально и сегодня для любого человека, и как много времени и сил уходит порой на второстепенные вещи… Гений всё прописал и оставил нам свои пророческие подсказки. И, как подтверждение этому, - мудрые и точные слова Ивана Сергеевича Тургенева: «Несмотря на своё французское воспитание, Пушкин был не только самым талантливым, но и самым русским человеком того времени».

6

Ничего не скажешь, умеет Александр Сергеевич подарить праздник душе или как минимум улыбку.

Уже в первой строфе «Евгения Онегина» Пушкин задает тон по сути всему роману, представая перед читателем добрым знакомым, умеющим и занятно, и с улыбкой вести беседу. Порою это легкая ирония - иногда с озорством, иногда с горчинкой, а то и с перцем.

Какое низкое коварство

Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Печально подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же черт возьмет тебя!

Так думает Онегин о дяде, сельском отшельнике, которого он почти забыл, что вполне извиняет еще молодого светского человека.

Природное остроумие плюс перипетии судьбы то и дело подталкивали поэта к языку юмора, сатиры, а то и прямого сарказма.

«Я никогда не забуду его игривой веселости, его детского смеха...» - вспоминала Анна Керн. «В подобном расположении духа он раз пришел ко мне и, застав меня за письмом к меньшей сестре моей в Малороссию, приписал в нем:

Когда помилует нас бог,

Когда не буду я повешен,

То буду я у ваших ног,

В тени украинских черешен.

А вот уже куда острей - в адрес Каченовского, редактора «Вестника Европы», ответившего, но не впрямую, на предыдущие эпиграммы Пушкина.

Справедливы ль эти слухи?

Отвечал он? Точно так?

В полученье оплеухи

Расписался мой дурак?

Говоря об эпиграммах Пушкина, невозможно пройти мимо самой знаменитой, посвященной генерал-губернатору Новороссии Воронцову, дружба с которым кончилась для поэта высылкой из Одессы в Михайловское. Но, как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Именно в тиши среднерусской природы Пушкин создал многие свои шедевры... Но вспомним еще раз ту самую эпиграмму:

Полу-милорд, полу-купец,

Полу-мудрец, полу-невежда,

Полу-подлец, но есть надежда,

Что будет полным наконец.

Такой экспрессии, такой концентрации смысла в 4 строках трудно еще где-либо найти. Ни слова случайного. «Полу-милорд» - намек на английское воспитание Воронцова, «полу-купец» - указка на близость к бизнесу Одесского порта. Остальное более чем ясно, хотя и понятно, что строки эти более чем эмоциональны, с айсбергом личных непростых отношений. Но для нас главное - фантастическое мастерство Поэта, за которым стоит отнюдь не только искусство ремесла. Вот как сказал об этом Валентин Распутин: «Это он, Пушкин, надолго задал тон и вкус, высоту и отечественность нашей словесности, да и всей культуре. Он окончательно освободил русский язык от косноязычия. Слово при нем стало радостным, сияющим, крылатым, способным воспроизводить мельчайшее движение чувств, услышать несказанное и поднять до небесного вострубия торжественные минуты. Это он, Пушкин, соединил в один два языка, простонародный и литературный, и подготовил к чтению всю Россию. Пушкин – мера русского таланта и русской

души».

7

Мастер во всех жанрах, Пушкин дорог нашему сердцу прежде всего как лирик. Кто не таял душой, слушая романсы на его стихи? И тут дело совсем не в славе поэта еще при жизни. Его лирика настолько музыкальна уже по сути своей, что надобно было только услышать ее и озвучить... Пушкин универсален, к чему не притронешься. Читаешь сказки - и кажется, что они сложены в глуби народной. Читаешь просто стихи или прозу - и кажется, мы и сами вот так же, тем же языком, безыскусно вроде бы, на естественном дыхании, - могли бы рассказать ту или иную историю, выразить те или иные чувства. Творческий человек знает, как обманчиво это впечатление. Ну-ка, попробуйте выдать на гора что-нибудь подобное:

Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам бог любимой быть другим.

Вроде бы, где яркие метафоры, где гениальные образы? Простые слова, поставленные в естественный логический ряд. «Да что тут такого, в самом деле? Да я вам вот сейчас... вот только чуточку подождите...»

Увы, долго придется ждать. Может, еще сто лет. Когда придет некто, равный Пушкину, который будет и фантастически близок русскому сердцу, и фантастически высок как художник. А если и не придет, то дай нам бог уберечь тот язык, на котором говорит с нами Александр Сергеевич. Уберечь, передать его тем, кто придет на смену, - и можно быть более-менее спокойными за судьбу России даже в это, очень трудное, время. Ведь Пушкин - это действительно «наше все». Да и как иначе, ведь это он впечатал в нашу память бессмертные слова: «Клянусь честью, что ни за что на свете не хотел бы я переменить Отечество или иметь другую историю, чем та, которую дал нам Бог».

И, может быть, именно он послан Богом для спасения России на самых крутых поворотах ее истории. Остается только не забывать об этом, не искать ложных

огней, не лелеять ложных кумиров и беречь близь сердца главный и самый надежный талисман - томик Пушкина...

Валентина Коростелёва