Олег АЛЁШИН
Поэт, журналист. Член Союза писателей России. Родился 18 апреля 1964 года в Тамбове. Окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А.М. Горького в Москве.
Преподавал в профессионально-техническом училище № 12, железнодорожном техникуме в Тамбове. Много лет проработал в областной газете «Тамбовская жизнь». Был главным редактором газеты «Аргументы и Факты – Тамбов». В настоящее время редактор театральной газеты «Рампа».
Автор нескольких поэтических сборников. Печатался в журналах «Москва», «Подъем», «Наш современник», «Молодая гвардия», альманахе «День поэзии», в «Литературной газете» и других периодических изданиях. Проживает в Тамбове.
* * *
Сад так тоскливо шумел.
Иннокентий Анненский
Винограда библейская гроздь
На ограде ещё не остыла.
На скамье позабытая трость...
Неужели когда-то всё было:
Над беседкой листвы круговерть
И любви неуместной желанье,
На вокзале поспешная смерть
Так похожа была на изгнанье...
Я ищу ту скамейку, где вы,
Позабыв о царях и пророках,
Под тенями дубовой листвы
Отдыхали от нудных уроков.
И мне хочется скрыться в тени
За дубовым стволом и украдкой
Любоваться в остывшие дни
Целомудренной мраморной пяткой.
* * *
Я люблю всё, чему в этом мире
Ни созвучья, ни отзвука нет.
Иннокентий Анненский
В этом мире печали и света
Я люблю неподдельный испуг,
Когда женщина полураздета,
Чьим-то взглядом застигнута вдруг.
Я люблю эту дрожь, эти плечи
И родимые пятна стыда.
Я люблю обречённые встречи
И чужие, как ты, города.
* * *
Может быть, ты ещё не устала
Слышать скрипы и ветер ночной?
В этой жизни нам нужно так мало –
Осень в раме оконной простой.
Лучше нет ничего тихой скуки
И размеренных стуков её.
Может, слушать те странные звуки –
Это главное дело моё?
* * *
Сегодня ветка белого жасмина
Несмело просится в открытое окно.
Ей хочется коснуться клавесина
И нежно пробудить «Беседу муз» Рамо.
Но радует меня не шепот складок,
Оживших в танце целомудренных туник,
Мне почему-то шелест листьев сладок
В заброшенных садах, где некогда возник
Фонтан, который заглушал молчанье
Меланхолических мусатовских мадонн,
Но призрачное их существованье
Немыслимо без беломраморных колонн.
***
Когда безлюдная аллея
Меня вдруг выведет туда,
Где я бродил, грустить не смея,
У лебединого пруда,
Наступит вечер, как обычно, –
Пора для дружеских бесед.
Все так же будет безразлично
Смотреть мне статуя вослед.
На мостике шаги всё глуше.
Аллеи кажутся всё уже.
И вот любимая скамья.
Над ней Ахматовой скворечня.
Но примет ли меня беспечно
Здесь царскосельская семья?
* * *
Сорвал три лилии. Зачем? Да просто так.
Порой мне кажется значительным пустяк.
Через три дня цветы завянут на столе –
Мой дом весь будет в светло-розовой золе,
Как приснопамятный печальный какаду
В академическом тринадцатом году,
Когда Большого царскосельского пруда
«Казалось мрамором недвижная вода»,
Когда медлительность прогулочных шагов
Была сродни размеру анненских стихов.
Теперь немногому я в этой жизни рад.
Истлевших лилий мне приятен аромат.
Есть что-то в нём от холода ночных дворцов
И безмятежно тёплых в парках вечеров.
От шаткой лестницы, взбегающей во тьму,
И чувств, доверенных сожжённому письму.
Есть что-то в нём от нетерпенья острия,
На бронзовом плече уснувшего копья.
* * *
Печальные дни, как терзанье пророка
Безмолвным обетом, сковавшим уста.
Лечусь петербургским морозным барокко
И радует улиц пустых чистота.
Покрытые снегом в аллеях скамейки,
Ворота во власти висячих замков.
Срывая ночами с подъездов наклейки,
Март ищет жильё для своих сквозняков.
Ютится в кармане поношенной куртки
Продрогшая книга Анри де Ренье.
Листал её нынче во время прогулки
На сарской затерянной в парке скамье.
* * *
Как будто обреченности усмешка,
Последние предзимние цветы.
Под первым снегом увядают в спешке,
Не успевая даже отцвести.
Обделены цветы теплом и светом:
Недолгие благоволили дни.
Так отчего раздерганным букетом
Еще горят бессмысленно они?
* * *
Но если б только землю замело
Под крыши неказистые с утра
И стало бы вокруг белым-бело,
То, может быть, пришла пора,
Вновь ощутить печали чистоту,
И детских санок безмятежный бег.
Увидеть, как мальчишка на лету
Украдкой ловит ртом сладчайший снег.
* * *
Прекрасно все: и небо, и причалы,
И скороспелый женщины портрет,
И право – нынче все начать сначала,
Когда ни сил, ни времени уж нет;
И Летний сад, закрытый к посещенью,
С высокою оградою своей;
И мальчуган, глядящий с восхищеньем
В просветы звеньев вглубь пустых аллей.
Пан
Не спит давно стареющий мой Пан.
Беспечно пьян бездельник козлоногий?
Но нет...
Забросил он в кусты тимпан
Лишь потому, что ряд отверстий строгий
Негромкой флейты радует его,
Как шум листов младого винограда.
Он в первый раз заплакал от того,
Что этой песни никому не надо.
Бронзовый поэт в Царском селе
…И снег идет, идет повсюду:
На Черной речке и во сне.
Он по старинному уюту
Скучает, где-то в стороне
От скрипа дачного паркета,
От зимней немоты устав...
Что слава русского поэта?
Снегов и черной бронзы сплав.
