Марина ВОРОНИНА
Прозаик, журналист. Родилась в Карелии. Переменила много профессий: была уборщицей, актрисой, пресс-секретарем главы района, комплектовщицей кроя на швейной фабрике, барменом, библиотекарем...
Публиковалась в различных газетах, журналах, альманахах. Живет в г. Городец Нижегородской области.
СНИМАЕТСЯ КИНО
(рассказ)
Алё, Вер! Прости, давно не звонила. Как у вас погодой? Мёрзнете?.. Я – нет! Мне нынче так жарко, будто не февраль на дворе, а не знаю что. В общем, тут история… супружник спит? Я не очень отвлекаю? Ой, Вер, представь – пятую ночь в кино снимаюсь! В настоящем, не вру, вот тебе крест. Заграничном! Квартиру не прибираю, обеды не варю. Когда успеть? В семь вечера, как штык – в костюмерной.
Ты не торопи. Я по порядку хочу, с расстановкой. Такое ж дело, рассказывала б и рассказывала.
Зашла я недавно в библиотеку, для младшего про смутное время спросить. А когда ему? В школе допоздна торчит. Или не в школе, не об этом речь. Смотрю – газетка местная. Районка. Я её, вообще-то, не читаю, ничего там не вычитаешь. А тут зачем-то открыла. И вижу объявление: требуются люди для съемок фильма в массовые сцены. Я краем уха уже что-то слышала про фильм. Будто киношники какие-то приехали, за городом устроились. И что? Мало ли кому где захотелось отдохнуть. Но чтобы – кино?! Думала, брехня. Какое такое кино в нашем городишке? Кинотеатра, и того нет, одни телевизоры по квартирам. Самодеятельность только для малышей, чтобы дома не мешались. Вдруг нате вам! Прочитала, и меня, веришь ли, будто кулаком в грудь ткнули: иди!
Рванула я прямым ходом в дом культуры. На кастинг, как там было написано.
Очередь – человек триста. Кто только ни стоит! Некоторые стесняются, потому что непривычное дело, согласись. Другие волнуются, переживают – очень в кино попасть хочется. Тут в кабинет позвали. Только я вошла, фотоаппарат – чик! Ничего толком не рассмотрела, а какая-то девчушка уже торопит: оставьте телефон и ждите вызова. Если повезет. Следующий!..
Эх, думаю, торопыги, поговорили бы, посмотрели внимательно. И зачем пришла, ругаюсь на себя. Расстроилась. А мне на другой день звонят: подошли вы режиссёру, приходите работать. Погоди поздравлять, до конца послушай. Нет, ну это конечно. В массовку-то всего сорок человек требовалось, мне удача выпала.
Если вправду – эти съёмки сущая каторга. Почему-почему… А не перебивай. Дай с чувством, с толком рассказать. Мало же кто меня здесь про это дело выслушивать станет, да я и сама не особо рвусь. Только с тобой, роднулька, и поговоришь по-человечески.
Помнишь, мы в народном театре Лопе де Вега играли? «Овечий источник». Я Паскуала была, а ты… Точно – Лауренсия! Костюмы шикарные такие, юбки, корсеты… И всё бесплатно, заметь. Это сейчас за каждый чих денежку выкладывай. Сказал бы кто тридцать лет назад, что без деньги в дом культуры не войдешь – не поверили.
Самодеятельность много мне дала. Хотя… Не знала бы про всяких там драматургов, театры, спектакли, может, счастливее была. С пустой-то головой жить проще, особенно у нас, где никто слыхом не слыхивал о Лопе де Вега.
– Кино «Собака на сене» видели? – пыталась я им прояснить.
– Ну, – отвечают, ничего не понимая.
– Баранки гну! Оно по пьесе этого Лопе поставлен.
– И что?
– Через плечо!..
О чем говорить, когда не о чем говорить! Фуэнте Овехуна и король! Вилы в руки и кидай всех через плетень! Помнишь?..
Прости, отвлеклась. Больная тема, да. Не нравится мне, что сейчас вокруг. Тебе нравится? Молодец. Ты всегда была продвинутой, за что и люблю. Возвращаюсь к баранам.
Режиссёр-то у нас грек. Фамилия красивая – Ангелопулос. Говорят, знаменитый.
Семь лет грек по России ездил, нужную натуру для съёмок искал. Да всё по ночам, привычка такая. Сюжеты его фильмов в сумерках происходят. Наверное, мышление у него такое – сумеречное, не знаю. Вот посмотрю хоть один фильм – определюсь, а пока нет, не смотрела ничего…
Ездил-ездил, да наши края попал. Глянул окрест и говорит: космос! Представляешь?.. Мы же на крутом берегу живем, а на другой пологий берег плотиной добираемся. Охраняемый объект. Ночью освещен так, что таракан не проскочит. Издали плотина правда красивая: по берегам, по переправе, справа-слева, куда-то вдаль – бусы огненные. Фонари, то есть. И белые, и желтые, и зеленые, и красные. Сверкают, движутся. Нам самим нравится. Но чтобы космос!.. Пусть так. В общем, глянул грек и решил: съёмки здесь и нигде более.
Всякая техника понаехала. Актрису из Франции привезли. Местных для подмоги наняли. И началось.
Плохо, что днем на собственную работу спешить надо. Сплю урывками. Часик вечером прихвачу – и на плотину, до утра. Часами топчемся на ветру, февраль пургой задувает. Но даже воротник поднять нельзя. Ведь в предыдущих дублях он опущен был.
Кто я по сюжету – не знаю. Некрасивая тетка в старом пальто. Между прочим, чистошерстяной черный драп. Качество 1970 года. Всякая мусоринка красуется, как на экране. В этаком пальто могу уборщицей быть, поварихой, сторожихой. Но нет, бери выше – политическая эмигрантка! Бегу, значит, из СССР вместе с другими бедолагами. А плотина наша – это как бы пограничный мост между двух стран. Нашей и то ли Венгрии, то ли Австрии, до конца не вникла. И вот – стою, чемодан плечи тянет, на волосах кубанка свалявшаяся, лоб от нее сухими корками покрылся. Прожектора глаза режут. А поверх всего – сплошная темень в белых дырках. Будто ты на дне старого мешка. Какие дырки? Не поняла ты, что ли? Звёзды! Ну, знаешь… все-таки я эти дни немножко актриса, тянет меня на образные выражения, ха-ха.
Ой, не жди, Веруня! На экране меня видно не будет. Непримечательный образ, да в толпе еще. Хоть убей, а не нравятся мне эти костюмы. Пальтушки, ватники, кубанки допотопные… Не одевались при Брежневе так. Уж слишком герои наши бедны, будто из подполья выбрались. Все же, и тогда люди старались прилично выглядеть. Не могли купить – шили. Тканей ивановских в магазинах хватало. В общем, придумала я себя украсить. Брошку копеечную нашла, к шапке прицепила. Какая ни есть несчастненькая бабенка, а все-таки не зря за границу бежит. Понадобилась там кому-то. Пусть хоть брошка у неё будет. Так Регина, главный художник, не разрешила. Если вам так хочется, -–фыркнула, – можете эту брошку себе на грудь нацепить. Как отрезала.
В городе думают, что нанятой массовке за ночную работу большие деньжищи отваливают. Ага, выкуси и не подавись. Мы тут все – энтузиасты. Может, кто-то поначалу на деньги и рассчитывал. Но когда объявили, что девять часов, ночью на морозе, будут стоить всего-навсего триста рублей… Вздохнули и промолчали. Засунули свои планы подальше. Потому что за ради искусства и не на такие жертвы пойдёшь.
Мерзнем, значит, топчемся, все время в каком-то ожидании, а честно признать – подфартило. Не помню, когда я видела город ночью, со стороны. Скучно живем! Работа, дом. По вечерам и повода нет на улицу выйти. Хлеб жуем, да смерти ждём, сидя у телевизора. Всех дел. Я вот, как подженилась, тридцать лет сонной тетерей живу – и что? Здоровья прибавилось? Или новое что во сне увидала?.. И ты не приедешь никак. Подругу бывшую повидать не хочешь…
Завтра последнее ночное стояние. Техника уедет, декорации разберут – словно и не бывало. Высплюсь, конечно. Полы дома вымою… Грустно, Веруня. день ото дня давно не отличаю, а с Ангелопулосом этим… как привет из лучшей жизни.
Муж мой никогда особо не интересовался, что я из себя представляла в юности. Дескать, мало ли! Всё травой поросло. Но странное дело: узнал, что в кино ухожу, слова не молвил. Будто так и надо. Пять дней по утрам намазывает мне хлеб маслом. Чего ты ржешь! От него обычно чашку чая не дождешься налить. Сама за всеми прислужничаешь. Я думала, он изворчится из-за этих съемок. Ничуть! Возвращаюсь, он спозаранок на ногах, яичницу жарит, хлеб маслом мажет. Не знаешь, что это значит? Ну почему, я довольна. Странно просто.
Вчера у нас перерыв затянулся. Все побежали у французской актрисы, главной героини, автограф брать. Я ей сочувствую, знаешь. Надеть на себя заношенные шмотки, да еще настоящей зимой – это подвиг. Но она молодчина. Прав никаких не качает, не капризничает, хоть и сизая вся уже.
Один мужик из массовки чего удумал вчера: поставил на снежное крошево чемодан, похлопал француженке рукой: садись, мол. Та села. Так он ей еще сигарету свою вонючую предложил! Представляешь – не отказалась. Ну конечно. Я и говорю – такой же человек. К тому же, профессионал. Сидит со всеми и ждёт, как все.
Нет, Верунь. Никому я, кроме тебя, про это кино рассказывать не стану. Скажут, что интересного – ночами носы морозить. Так-то оно так, да все же не так. Ощущение внутри… тихой радости будто. Я ведь думала, ничего в моей жизни уже не произойдёт. По молодости жутко психовала, когда кто-то рядом о внуках мечтал – эгоисты, говорила! Не для вашей прихоти детей рожают! А сама?.. Будет у старшей ребенок – вот и мне будущее. Не будет – зря небо прокопчу. Не дура ли?! Деградация, Вера. Не спорь – деградация… Так что, низкий поклон, что кто-то в хорошем важном деле дал поучаствовать. Наверное, никогда уже не доведётся. А рассказать – кто же поверит в праздник, описанный такими обычными словами?.. К тому же, город киношников так и не видел. Было? Не было? Как проверить? Ночью нормальные люди спят. Массовка тоже скоро в себя придет. На плотине следа от нас не останется.
Вот так всё в пыль и превращается. Жалко.
Помнишь, какими мы были, Вера! Правильно, что не едешь на меня смотреть. Стыдоба. Тётка с авоськами. Это я-то – заводила курса в прежние времена!.. Кстати. Не хотела об этом пока, но трудно удержаться…
Ассистент сегодня сказал, что греку кто-то из массовки понравился. И у него есть мысли о продолжении темы. Ну, типа, что с некоторыми бегунами за границей стало. Не исключено, кого-то могут позвать уже в Москву, доснимать эпизоды. Соображаешь, что это значит?! Про меня? Нет, про меня лично ассистент не говорил. Пока без фамилий. Но если я приглянулась, а?..
Ой, разворошилось нутро! Страшно. Ежели что – ведь всё кувырком полетит! Что делать-то, Ве… Алё, Вера? Алё! Разъединили.
